Г. И. Л. П. П. П. С.

Герман, Исихий, Лукиан, Папий, Перегрин, Помпей и Саторнин.

Только и всего, и я ушла с трофеем – довольно вульгарным кубком с моим именем (неправильно написанным), нанесенным на обратную сторону Мэри Маргарет Такаберри, капитаном рукодельной лиги.

Только дома я заметила, что дева Мария показывает язык.

– Весьма впечатляет, – заметила миссис Дэндимен, поворачиваясь к освежеванному человеку.

– Святой Варфоломей, – ответила я. – Покровитель загара.

– А это?

– Парень-барбекю? – уточнила я, набираясь уверенности с каждой минутой. – Легко. Это святой Лаврентий. Полагаю, на посвященной ему церкви в Риме до сих пор красуется решетка.

Надо перехватывать инициативу, пока она не продолжила допрос. Я указала на женщину, выбирающуюся из драконьего брюха.

– Маргарита Антиохская. Дракон – это дьявол в другом обличии. Хорошая штука. Из всех живых созданий он лучше всех должен знать, что распятия работают не только против вампиров.

Миссис Дэндимен вытащила свечу, стоящую перед портретом святого Варфоломея, и поднесла ее к моему лицу. Долго рассматривала меня, перемещая свечу справа налево.

– Я тебя уже где-то видела, – заключила она. – Но ни за что не вспомню где.

Я пожала плечами и сказала, ненавидя себя за эти слова:

– Я просто девочка. Одна из миллиона девочек с мышиными хвостиками. Я просто серая мышь.

Иногда приходится маскироваться с помощью того, что вам доступно. Например, рта, как в моем случае. Ну и, конечно же, мозгов.

Надо отвлечь ее внимание, чтобы она не сопоставила лицо и имя. Не так давно она могла видеть меня в газетах.

– Я чувствую, что могу доверять вам, миссис Дэндимен, но вы должны пообещать, что не обмолвитесь ни одной живой душе. Ни слова о том, что я вам сейчас скажу.

Кто во всем мире со времен Адама и Евы мог устоять перед такой пикантной просьбой?

– Обещаю, – сказала она, с предвкушением облизывая губы.

Я коснулась тыльной стороны ее ладони пальцами, чтобы скрепить нашу невидимую связь.

– Я та, кто нашел тело Орландо Уайтбреда, – сказала я, наблюдая за ее глазами. – Мне нужно с вами поговорить.

– Орландо? – выдохнула она. – Мертв?

Даже в неверном свете свечей я могла видеть, как она побледнела, – а этот эффект невозможно подделать. Бог свидетель, я пыталась.

Если эта женщина притворяется, она величайшая актриса в мире.

– Когда? – спросила она. – Где? Что произошло?

– Этим утром, – ответила я. – В реке.

– Самоубийство?

Я промолчала – приемчик, который я позаимствовала у инспектора Хьюитта и который оказался одним их самых полезных в моем обширном арсенале.

– О нет, это невозможно, – ответила она на свой же вопрос. – Этого просто не может быть.

– Может, это несчастный случай, – предположила я, уберегая от того, что я считала правдой, – по крайней мере, пока что.

– Маловероятно, – возразила она. – Орландо вырос на берегу реки.

Я продолжила хранить молчание.

– Вода всегда была для него таким же домом, как для мистера Рэта и Крота. Он ходил на лодке, плавал, ловил рыбу. Я удивлялась, как у него еще жабры не выросли.

Я сразу же поняла, что она имеет в виду персонажей из романа «Ветер в ивах».

– Всегда? – переспросила я, очень тщательно обдумав свой вопрос.

– Кажется, всегда. Цирк Шадрича приезжает сюда год за годом, с тех пор как еще был жив старик, пусть он жарится на сковородке.

– Ваш отец? – уточнила я, имея в виду Шадрича, кем бы он ни был.

Мой вопрос спровоцировал короткий саркастический смешок.

– Мой двоюродный сводный дедушка, – ответила она. – Чудовище. Его боялись даже тигры. В те времена, когда они у него были, конечно же. Теперь у нас остался только один – Саладин. Почти слепой и беззубый. Он рычит, только когда у него ноют кости.

– То есть вы знаете Орландо много лет, – подсказала я.

– С тех пор как он был ребенком, бедняга. Он часто уговаривал нас взять его с собой. Не то чтобы он думал, что может стать актером, но просто чтобы сбежать от отца.

– Каноника Уайтбреда, – сказала я. – Того, который…

Миссис Дэндимен предостерегающе вытянула руку.

– Да, того самого. Ни слова более. Эта тема приводит меня в расстройство.

– Я думала, все любили каноника Уайтбреда.

– Так и было, пока он не прикончил трех безвредных старых леди, которые посмели не согласиться с ним. Любовь может простить только ограниченное количество убийств.

Наверняка она шутит.

Однажды Даффи объяснила мне, что ирония – это слова из другого мира, где слова значат не то, что ты думаешь, что они значат, а это противоречие само по себе.

«Это слова из Зазеркалья, – сказала Даффи, – и на них всегда надо отвечать так же».

Можно ли доверять Даффи? В подобных случаях у меня все равно нет другого выбора.

Я сделала глубокий вдох, сосчитала до трех, взглянула миссис Дэндимен в глаза и поинтересовалась:

– Сколько убийств простили вы?

– Ни одного, – ответила она. – И не прощу – никогда.

Ее слова ошеломили меня. Что за женщина! Какое счастье, что я ее встретила!

Но она не должна об этом знать.

За свою недолгую жизнь я пришла к пониманию, что убийство нельзя простить. Может быть, со временем, когда я стану старше, я переменю свое мнение, хотя я живу в полном согласии со святым Августином, который молился за чистоту, но не сейчас.

– Кто они? – спросила я. – Те женщины, которых он убил.

– Три Грации – так мы их называли, хотя это не совсем верно. Две Грейс и Энни на самом деле, но к чему прозвища с такими именами? Грейс Уиллоуби, Грейс Харкурт и Энни Грей. Вера, надежда и предательство. Сестры-ведьмы, как их еще называли.

– Они и правда были сестрами?

– Господи, нет! Просто они слишком часто помешивали котел со сплетнями, а это не к добру. Нет ничего более смертоносного, чем острый язык под руководством благочестивого ума. Именно так выразился каноник Уайтбред во время одной из последних проповедей.

– Прямо перед тем как он их отравил? – уточнила я.

– Кое-кто считает, что да.

– А вы?

– Я предпочитаю оставаться при своем мнении, – ответила миссис Дэндимен и отвернулась к мольберту.

Я заподозрила, что она дает мне понять, что разговор окончен. В конце концов, я вломилась сюда без спроса.