Ванлесс изумленно взглянул на меня и ответил:

– За них расписался констебль Оттер.

Откуда Оттер узнал об отпечатках? Ему сказал Хоб? Или он заметил камеру на берегу реки и решил подождать, что будет дальше? На его месте я бы так и поступила.

Я сдержала свои эмоции. Нельзя паниковать. Если на аэрофотоснимках Хоба есть что-то интересное, в чем я совершенно не уверена, я не хочу, чтобы ими воспользовался констебль Оттер.

Признаю, причины у меня эгоистичные, но Оттер имеет в своем распоряжении все силы закона, а у меня есть только мой ум. Неужели он настолько наглец, чтобы открыть конверт и сунуть нос в чужие фотографии? Если он – следователь вроде меня, он наверняка это сделает. Я уже обратила внимание на его проницательность.

Одно я знаю точно: надо срочно найти констебля Оттера и, не вызывая подозрений, забрать у него фотографии.

Я всегда верила, что лучше сразу хватать быка за рога, чем ждать, когда тебя укусят за задницу. Рискуя жизнью, я предпочту льва в его логове.

И, как Даниил в одноименной Книге, я верю, что Всевышний заградит пасть льва.

Полицейский участок Воулсторпа, мрачное, заросшее мхом здание, находился на рыночной площади. Должно быть, когда-то здесь размещалась городская тюрьма.

Легко могу представить себе деревянные колодки напротив двери, местных хулиганов и горячие головы, которых оставляли тут остыть или протрезветь.

В задней части здания, должно быть, находится холостяцкая квартира констебля Оттера: деревянная пристройка с односкатной крышей, прилепившаяся к средневековой тюрьме.

Велосипед констебля с багажником, закрытым водонепроницаемой тканью, стоял снаружи рядом с фонарем.

Лев в логове.

Я расправила плечи и выпрямила спину.

Даффи всегда говорила мне: «Не сутулься, или будешь выглядеть, как я».

Моя сестра выработала легкую сутулость ученого, которой особенно гордилась. «Клонюсь к земле под грузом знаний, – твердила она. – Культурная травма».

Я сделала глубокий вдох, выдвинула подбородок, поправила блузку, приняла выражение лица, которое, по моему мнению, могла иметь Джоан Кроуфорд в подобной ситуации, и промаршировала к двери.

Констебль Оттер поднял глаза от ветхого стола, за которым сидел и что-то писал.

– Ну? – спросил он.

– Полагаю, мои фотографии у вас, – холодно произнесла я, протягивая руку ладонью вверх.

– Неужели? – шутливо переспросил он.

Ах вот какой у нас будет разговор! Что за высокомерие!

Что ж, в эту игру могут играть двое. Хорошо, что я сразу все поняла.

– Да, – ответила я, – именно. Аптекарь отдал их вам, а вы отдадите мне.

Я подошла ближе и сунула руку прямо ему под нос, чтобы он не смог сделать вид, что не видит ее.

– Он так сказал?

На самом деле нет. Я блефую, и он это знает.

Мы уставились друг другу в глаза. Кто моргнет первым?

– Ну? – снова произнес он.

Как это раздражает.

Он вытащил конверт из-под столешницы и дразняще провел пальцем по краю, как будто вот-вот откроет и достанет снимки. Этот человек играет со мной. Надо что-то делать, и быстро.

– Констебль, – сказала я, – хочу вам напомнить, что эти фотографии – моя частная собственность. В этом качестве они защищены несколькими актами парламента. Если вы не удерживаете их в качестве улик, у вас нет права ими распоряжаться. Вы нарушаете мое личное пространство.

Оттер заколебался. Я заметила, что его глаза затуманились, как будто облачко закрыло луну.

Я заставила его задуматься.

Конечно, я продолжаю блефовать, но это просто часть игры – и, как по мне, одна из самых приятных. Кто блефует последним, тот выигрывает.

Стараясь не перегнуть палку, я подвинула ладонь, чтобы ему было легко вложить мне в руку конверт.

Он прикусил нижнюю губу.

– Вы делали эти снимки лично, мисс? – спросил он решительно.

Разумеется, да. Я же самолично вынула картридж из камеры Хоба, разве нет?

Надеюсь, бог простит меня за то, что я сделала вид, будто не поняла констебля? Должно быть, этот вопрос мучил по ночам древних святых в их сиротливых кельях.

Неужели создатель навеки обречет вас на адские муки только за то, что вы используете дарованные им же мозги?

Маловероятно.

Но откровенно врать мне тоже не хотелось, по крайней мере, официальному лицу.

Пойдем на компромисс.

– Констебль, наверняка человек вашей профессии припомнит случай Ноттаджа против Джексона тысяча восемьсот восемьдесят третьего года, когда судья Боуэн постановил, что отпечатанные с негативов снимки подлежат использованию только заказчиком.

Не зря же я храню все тома одиннадцатого издания Энциклопедии Британники в туалете в восточном крыле Букшоу.

У констебля налились кровью глаза или мне показалось?

– Вы всегда такая умная, да? – наконец произнес он.

– Вовсе нет, констебль Оттер, – ответила я и снова вытянула руку. – Я просто девочка, которая знает свои права. Будьте добры, мои фотографии.

И он протянул мне конверт, держа его большим и средним пальцем с таким видом, как будто тот внезапно начал вонять.

Я вознесла краткую благодарственную молитву святому Бернардину Сиенскому, покровителю игроков.

– Благодарю, – я медленно вытащила конверт из его пальцев.

Нет нужды торопиться, Флавия. Сохраняй хладнокровие.

Я медленно обвела взглядом практически лишенную обстановки комнату и снова посмотрела на разъяренного полицейского.

– У вас тут миленько, констебль Оттер. Однако, думаю, не помешает украсить ваше обиталище цветами.

Пусть подумает, что я имею в виду.

А потом, одарив его жуткой улыбкой, скорее напоминающей гримасу, я отчалила к выходу с величием королевы Елизаветы.

У меня появился враг. Я это знаю.

Я прогуливалась по центральной улице и присматривала место, где смогу в тишине и спокойствии изучить фотографии. Там и сям были группки людей, видимо, привлеченные цирком, и уединиться было негде.

Я шла мимо магазина, витрина которого была сверху донизу забита пряжей всех мыслимых и немыслимых оттенков. Остановившись, чтобы рассмотреть древний дуршлаг, из которого торчали вязальные спицы зловещего вида, я услышала:

– Пс-с, Флавия!

Я повернулась. Никого. Ни единого человека в пределах двадцати футов от меня.

– Пс-с! Флавия! – на этот раз более настойчиво.