– Когда следил? За обедом? Тебе показалось, я очень внимательно слушал Олега Васильевича.

Взгляд у него был маслянистый, а улыбочка приторная.

– Не прикидывайтесь! Просто объясните, что вы делали сегодня на автобусной остановке в двух кварталах отсюда.

Шуйский недоуменно поморщился.

– Сегодня я еще на улицу не выходил.

– Но я же вас видел! И вы меня тоже. Зачем обманывать?

– Полагаю, мне стоило бы оскорбиться, но я не стану, – елейным голосом проговорил Шуйский. – Обиды – дело бессмысленное и обоюдно невыгодное. Хочешь знать, чем я занимался все утро до обеда? Пойдем, кое-что покажу.

Квартира его была образцом минимализма. Неброские обои, пустые стены, почти полное отсутствие мебели, скрипучий паркет.

– Для меня одного здесь слишком много места, – пожаловался он, пока вел Колю за собой по коридору. – Достаточно было бы своего уголка неподалеку от Олега Васильевича. Но он не захотел. Думает, что мы все его достаем и мучаем. А кто бы еще присматривал за ним, если бы не мы?

Возле закрытой двери одной из комнат они остановились.

– Никогда не догадаешься, что там, – произнес он загадочно. – Но, если хочешь, можешь попробовать.

– Извините, но не хочу. Нет настроения разгадывать загадки. Достаточно того, что я второй час не могу понять, почему вы меня проигнорили.

– Поверь, ты обознался. Я никогда не стал бы тебя игнорировать, – не особо убедительно заверил Шуйский. – Не имею такой привычки.

– В таком случае это был ваш брат-близнец, – сквозь зубы процедил Коля.

– А ты знаешь, что у каждого человека в мире есть семь двойников? Возможно, это был один из моих! – Шуйский подмигнул и медленно открыл дверь в комнату.

Он был прав. Коля увидел то, о чем не догадался бы никогда в жизни.

Весь пол большой, как их гостиная, комнаты был устелен десятисантиметровым слоем монет. Не блестящим и сказочным, как в пещерах с сокровищами, а темным, с едва заметным зеленоватым отливом и сильно пахнущим металлом.

Шуйский подтолкнул его в спину.

– Можешь войти. Не бойся, ступай поверху.

Коля сделал шаг и, наклонившись, поднял потемневший пятикопеечный кругляшок времен СССР.

– Откуда все эти деньги? – Его удивлению не было предела.

Шуйский довольно хихикнул.

– Впечатляет, правда?

– Еще как!

– Один тип, который жил здесь в коммуналке, занимался в девяностых демонтажем старых игральных автоматов. К тому времени эта мелочь уже ничего не стоила, но он все равно ее приносил, утверждая, что в скором времени она превратится в баснословное состояние. А потом, когда съезжал, обещал вернуться за ними, но не вернулся. Их тут еще больше было. Но я собираю, сортирую и потом продаю. Это долгое занятие и довольно грязное. – Шуйский скривился. – За утро я собрал полторы банки с десятикопеечными монетами. Вот, можешь сам убедиться.

Он ткнул пальцем в стоявший неподалеку от входа ряд трехлитровых банок. Несколько из них были наполнены монетами.

– Это совершенно не доказывает, что вы собирали их именно сегодня.

– А я привел тебя сюда не ради доказательств. – Шуйский покачался на мысках, и монеты под подошвами его ботинок захрустели. – У этой комнаты есть одно чудесное свойство: все, что говорится в ней, остается в ней же. Ты же понимаешь, о чем я?

Опустившись на корточки, Коля взял горсть монет и принялся их разглядывать.

– Возможно, вы имеете в виду, что здесь нас никто не может подслушать, но, как по мне, это отдает паранойей.

– Пусть так. – Шуйский криво усмехнулся, словно Коля глупый и ничего не понимает. – А знаешь, почему здесь никто не может подслушать? Потому что кругом деньги, а деньги заглушают любые голоса и мысли.

Коля подозрительно на него покосился.

– Если вы пытаетесь на что-то намекать или используете переносный смысл, то с этим не ко мне.

– Ты знаешь, что раньше говорить о деньгах было стыдно и интересоваться ими тоже? Люди помогали друг другу безвозмездно, от чистого сердца. А сейчас вы с головы до ног пропитаны поиском выгоды.

– Раньше за учебу в университете платить было не нужно, и за вырванный зуб тоже, и еда стоила копейки.

Уж в чем в чем, а в этой теме Коля был подкован. Бабушка с утра до вечера причитала о том, как «раньше» было легче жить.

– Просто скажите прямо, зачем позвали, и я пойду к себе.

– Я хотел быть с тобой откровенным, все прояснить и расставить точки над «и». – Шуйский принял доверительный вид. – Мы действительно были обескуражены, когда Олег Васильевич пригласил вас. Появление новых людей для каждого из нас большой стресс. Мы вам не рады – это правда. Но Олег Васильевич – человек оригинальный и умеет удивлять. – Шуйский помолчал. – Дело не в какой-то личной неприязни к тебе или к твоей сестре: кто бы ни оказался на вашем месте, не мог бы рассчитывать на теплый прием с нашей стороны.

Коля понимающе кивнул. Он ожидал нечто подобное и приготовился к тому, что Шуйский снова заговорит об их отъезде.

– Вы действуете в своих интересах, и мне это понятно, – продолжил тот. – Жизнь вообще так устроена, что в ней каждый борется только сам за себя. Так происходит всегда и везде. Тем более вы молоды и думаете, что можете все… Однако я тебе так скажу: риск – это неоправданная глупость. Рискуют лишь те, кто поленился тщательно изучить ситуацию, кому не хватает мудрости просчитать ее итог и здраво оценить свои силы.

– Вы мне сейчас угрожаете? – не понял Коля.

– Горячность и поспешность выводов тоже присущи лишь людям неопытным. Главная цель нашей с тобой беседы – отыскать компромисс. У вас с сестрой свои интересы, у каждого из нас – свои. И было бы замечательно, если бы мы смогли здраво обсудить создавшееся положение.

– Ну давайте тогда уже обсуждать, а не вот это все. – Коля раздраженно отбросил мелочь и, поднявшись, вытер ладонь о штаны.

– Вы с сестрой здесь из-за денег. – Шуйский поднял ладонь, как если бы Коля собирался его перебить. – И не нужно меня разубеждать. Однако у каждого из обитателей этого дома существуют более значимые интересы. Козетта, например, не представляет своей жизни без Олега Васильевича, и смысл каждого ее дня – это сопричастность к его бытию. Магда привязана к самому дому и его укладу, поэтому будет изо всех сил сопротивляться любым переменам. Для меня важна каждая секунда жизни Олега Васильевича. Я многие годы шел к тому, чтобы он, пропустив через призму своего таланта мою личную историю, придал ей новый окрас и смысл, и вот почти уже приблизился к этому, как вдруг появляетесь