чем те, кто познакомился традиционным путем, и шансы растут в геометрической прогрессии в соответствии с индексом совпадения «Кисмет».

«И самое замечательное в этой программе, — с лица Рэймонда не сходит всегдашняя улыбка, — то, что она совершенствуется. Каждая пара, создавшая семью, задает в системе новый шаблон, помогающий точнее вычислить будущие совпадения, которые, в свою очередь, попадают в систему, то есть происходит плодотворный цикл усвоения и совершенствования».

Чан объясняет, как алгоритм собирает миллионы параметров МУЗУ (мировоззрение, убеждения, знания, умения), которые дают наиболее точное представление о человеческой личности; на экране за его спиной мелькают комбинации из миллионов точек и черточек — шифры людских характеров. Далее Рэймонд проливает свет на значение слова «кисмет»[16] и убеждает, что эти технологии никогда не будут использоваться, чтобы нарушать нормальное течение человеческих жизней; наоборот, поскольку «Кисмет» знает все об образе жизни каждого участника, он сможет отсеивать тех, кто одержимо пытается создать пару — «рыбачит», как он это называет, — и нарушает чужую личную свободу.

«Мы не играем в Господа Бога, — в завершение говорит Рэймонд. — Мы лишь помогаем людям найти свое счастье; которое совсем рядом».

Сюжет заканчивается, Анна откидывается на стуле и осматривается. Она поднимает голову на телевизионные экраны, непрерывно показывающие новости, и почти готова увидеть там лицо Рэймонда, но оно не появляется. «Кисмет», однако, дважды фигурирует на большом табло. С обеими историями Анна уже знакома. В одной Рэймонд защищается против обвинений в лицемерии, поскольку они с женой, с которой он живет двадцать лет, не проходили ретроспективный любовный тест. Во второй некий австриец предъявляет «Кисмет» иск с целью заставить компанию раскрыть данные, составляющие его профиль, заявляя, что сведения о его поведении в Сети «принадлежат ему». Рэймонд не снисходит до какого-либо ответа, и аргумент отметает безымянный представитель «Кисмет», возражающий, что публикация профилей участников подарила бы их алгоритм конкурентам в Силиконовой долине, а главное — информационная политика компании ясно изложена в условиях договора.

Разговор о базах данных напоминает Анне о словах Джеффа-81 про «трубу», а также о ее собственном аккаунте в «Твиттере» и поисках хозяина чемодана, и она проверяет свой микроблог. К ее удивлению, публикация привлекла внимание. У нее уже 67 подписчиков и 12 ретвитов. Один человек, @Ultramarin1977, написал, что использование você вместо tu для второго лица единственного числа свидетельствует о том, что газета скорее африканская, чем бразильская. Другой читатель, @Sharlottka, сообщает, что в тот день, который указан на обрывке газеты, в Мозамбике произошло сильное наводнение и, возможно, хозяин чемодана был сотрудником гуманитарной миссии.

Анна в изумлении откидывается на спинку стула. Люди действительно помогают ей; «труба» работает. Она почти ощущает, как ее фотографии и слова распространяются по Интернету, перелетают от человека к человеку, просачиваются из трубы в трубу, медленно обходят весь мир. Она пишет личное сообщение с благодарностями каждому, кто принял участие в расследовании, и набирает в поисковике «Интернет все данные труба», но ничего существенного не находит. Она размышляет, не отслеживают ли ее поиски математики, которым заплатили за изучение «трубы». Вот бы они удивились, узнав, что кто-то думает о них, пока они сидят там и смотрят на бесконечный поток информации. От этой мысли Анна улыбается, и внезапно ее обуревает неудержимый порыв выразить эту идею вслух Джеффу; он почти наверняка разразится ответной, заранее заготовленной речью. В этот самый миг телефон в ее сумке звонит, и Анна ужасается: наверно, это он. Но потом девушка вспоминает, что удалила его из контактов, и, достав аппарат из сумочки, видит веснушчатое очкастое лицо Зары.

— Выпьем вечером? — предлагает Зара, когда Анна идет по проходу к лестничной площадке.

— Не могу, работы по уши.

— А мы по-быстрому. Я хочу поговорить о твоем дне рождения.

— Ты уже со мной говоришь.

Анна опирается локтями о подоконник на другом конце площадки; ее удивляет, что внизу в переулке плывет море раскрытых зонтов, ведь не похоже, что идет дождь.

— Итак, ты окончательно решила? — наконец спрашивает Зара. — Лодка отменяется?

— Да. Лодка отменяется.

— А ужин будет?

— Да, — подтверждает Анна с легкой досадой в голосе. — Ужин будет.

Зара так глубоко вздыхает, что кажется, будто она дует в трубку.

— Отлично, Анна. Я очень рада за тебя, — подруга говорит еще что-то в том же духе, выражая бурный восторг, который представляется Анне наигранным и даже подозрительным.

— И что, ты больше не нашла совпадений?

— Да нет. Хотя вообще-то был один парень, но так, ни о чем.

— Какой индекс?

— Точно не помню: 65 или 66. Да и бог с ним. Ты права — мой профиль с червоточинкой.

— Разумеется, я права. Я с самого начала тебе говорила: Пит — просто сокровище.

В душе Анны вспыхивает знакомая застарелая ревность. Стоит ли ей беспокоиться из-за воодушевления подруги? Есть ли у нее основания? Она не уверена, и от одной мысли об этом у нее начинает болеть голова; она жаждет закончить разговор.

— Да уж, ты не ошиблась ни в чем. Даже насчет погоды: нельзя нанимать лодку в дождь. Смотри, что делается на улице.

— А что, там льет? С десятого этажа трудно разобрать.

— Дождь вообще трудно увидеть, — изрекает Анна, хотя сама постигает эту истину, только произнося ее. — Можно заметить, как капли падают на землю или на какие-нибудь другие поверхности, но самих по себе струй совершенно не видно.

— Какое ценное наблюдение! — смеется Зара. Потом предлагает перенести встречу на завтра, и Анна отвечает: «Может быть». Повесив трубку, она так и стоит, опершись локтями о подоконник, и смотрит сквозь стекло. В конце концов она решает, что дождь разглядеть все-таки можно — по слабому трепету, по едва ощутимому прозрачному движению, словно кто-то шелестит воздухом.

ВТОРНИК

Анна сидит одна в винном баре на Стрэнде за высоким узким столом; благодаря окну от пола до потолка создается впечатление, что она находится в аквариуме. С другой