необходимости идти на поиски потерянного ножа; они не заболели настолько, чтобы испытывать серьезный дискомфорт. Вряд ли им удалось бы обмануть это высокое обещание из-за отсутствия усилий. Нет, они практиковались осторожно, после

ужин удался на славу, и так они провели ликующий вечер. Они были более горды и счастливы своим новым приобретением, чем были бы, снимая скальпы с шести индийских племён. Мы оставим их курить, болтать и хвастаться, поскольку в настоящее время они нам больше не нужны.

Глава 17

Но в тот тихий субботний день в маленькой деревне не было веселья. Так как

Гарперы и семья тети Полли были погружены в траур, с большим горем и

на долгие годы. В деревне царила необычная тишина, хотя, по совести, говоря, обычно здесь было достаточно тихо. Жители деревни занимались своими делами с отсутствующим видом и мало разговаривали, но часто подписывали. Субботние каникулы казались детям в тягость. У них не клеились игры, и они постепенно отказались от них.

Во второй половине дня Бэкки Тэтчер обнаружила, что хандрит, бродя по опустевшему школьному зданию двора, и чувствую себя очень меланхолично. Но она не нашла там ничего, что могло бы ее утешить. Она произнесла монолог:

— О, если бы у меня только снова был медная шишечка! Но теперь у меня нет ничего, что напоминало бы о нем. — И она подавила легкое рыдание.

Вскоре она остановилась и сказала себе:

— Это было именно здесь. О, если бы это повторилось снова, я бы так не сказала, я бы не сказал этого ни за что на свете. Но теперь он ушел; я никогда, никогда, никогда больше его не увижу.

Эта мысль сломила ее, и она побрела прочь, а по ее щекам катились слезы. Затем мимо прошла целая группа мальчиков и девочек — товарищей Тома и Джо по играм — и остановились, глядя через забор и благоговейно рассказывая о том, как Том сделал то-то и то-то, когда они видели его в последний раз, и как Джо сказал то-то и то-то по мелочи (по-видимому неважных, но, как теперь оказывалось, заключавших в себе зловещее предзнаменование) — и каждый выступающий указал точное место, где в то время стояли потерянные мальчишки, а затем добавили что-то вроде “и я стоял вот так — вот как сейчас, и как будто ты был им — я был так близко — и он улыбнулся, вот так — на меня вдруг точно что-то нашло, это охватило меня со всех сторон, как ужасно, и я, конечно, никогда не думал, что это значит, но теперь я вижу!”

Затем возник спор о том, кто видел мертвых мальчиков последним при жизни, и многие утверждали, многие приписывали эту честь себе и приводили доказательства, более или менее искаженные свидетелями; и когда в конечном счете было решено, кто видел усопших последним и обменялся с ними последними словами, счастливчики приняли на себя своего рода священную важность, и все остальные разинули рты и позавидовали им. Один бедняга, не найдя ничего лучше, сказал с довольно явной гордостью при воспоминании об этом:

— Ну, Том Сойер, он однажды меня поколотил.

Но эта попытка добиться славы потерпела неудачу. Большинство мальчиков могли бы так сказать, и это слишком сильно удешевляло различие. Группа отошла в сторону, все еще с благоговением вспоминая погибших героев.

На следующее утро, когда занятия в воскресной школе закончились,

вместо обычного звонка зазвонил колокол. Это было очень тихое воскресенье, и скорбный звук, казалось, соответствовал задумчивой тишине, царившей в природе. Жители деревни начали собираться, задержавшись на мгновение в вестибюле, чтобы шепотом поговорить о печальном событии. Но в доме не было слышно шепота; только траурный шелест платьев, когда женщины собирались на свои места, нарушал тишину. Никто не мог вспомнить, когда

маленькая церковь была так полна раньше. Наконец наступила пауза ожидания, выжидательное оцепенение, а затем вошла тетя Полли, за ней Сид и Мэри, а за ними семья Гарпер, все в глубоком черном, и вся конгрегация, включая старого священника, почтительно поднялась и стояла, пока скорбящие не сели на переднюю скамью. Там было еще одно общее молчание, время от времени прерываемое приглушенными рыданиями, а затем священник простер руки и помолился. Был спет трогательный гимн, за которым последовал текст: “Аз

есмь Воскресение и Жизнь”.

По ходу службы священник рисовал такие картины грации, победных путей и редкого обещания потерянных мальчишек, что каждая присутствующая душа, думая, что узнала эти картины, почувствовала острую боль, вспомнив, что он всегда упорно закрывал на них глаза и так же упорно видел только недостатки и недостатки у бедных мальчиков. Священник также рассказал много трогательных случаев из жизни усопших, которые иллюстрировали их милую, великодушную натуру, и теперь люди могли легко увидеть, какие благородными и прекрасными были эти эпизоды, и вспоминали со скорбью, что, покуда эти дети были живы, те же самые поступки казались такими озорными проделками, за которые надо было выпороть хорошим ремнем. Речь священника становились все трогательнее, публика все больше умилялась, и наконец все единодушно присоединились к рыданиям родственников, и сам священник, не сдержав своих чувств, прослезился на кафедре.

В галерее послышался шорох, которого никто не заметил; мгновение спустя скрипнула церковная дверь; священник поднял слезящиеся глаза над носовым платком и встал зачарованный! Сначала одна, а затем и другая пара глаз проследили за взглядом священника, а затем почти в едином порыве прихожане поднялись и уставились, как трое мертвых мальчиков маршировали по проходу, Том впереди, Джо следом, а Гек, груда обвисших лохмотьев, робко крался сзади! Они прятались в неиспользуемой галерее, слушая свою собственную похоронную проповедь!

Тетя Полли, Мэри и Гарперы бросились к своим восстановленным детям, осыпали их поцелуями и изливали слова благодарности, в то время как бедный Гек стоял смущенный и неловкий, не зная точно, что делать или куда спрятаться от стольких неприветливых глаз. Он заколебался и начал ускользать, но Том схватил его и сказал:

— Тетушка Полли, это нечестно. Кто-то же должен быть рад видеть Гека.

— Так и есть. Я рад видеть его, бедняжку, оставшегося без матери! — И любящее внимание щедрости тети Полли по отношению к нему была единственной вещью, способной сделать его более неуютнее, чем ему было раньше.

Внезапно священник закричал во весь голос: “Хвалите Бога, от которого исходят все благословения — пойте! — и вложите в это свои сердца!”

И они это сделали. Весело звучал старинный благодарственный гимн, потрясая стропила церкви, — и Том Сойер, морской пират, оглядываясь на завидовавших