Кто-то помогает Климу стянуть мокрую робу, протягивает махровое полотенце, руки в тельняшке подают кружку с клубящемся паром. Но он так вымотался, что не различает лиц. Непослушными руками Клим поднимает кружку и делает глоток, но тут же отставляет, чувствуя, что не удержит. Затем он увидал люк и, как кукла на шарнирах, протиснулся в соседний отсек. Здесь был совершенно другой мир. В жилом кубрике старшинского состава царила безмятежная обстановка домашнего уюта и яростной игры в карты. Механики против «сборной солянки» из носовых отсеков. Сверху из коек выглядывают болельщики, игроки – вдоль разложенных в проходе столов. Вайс проигрывал и, пытаясь спастись от поражения, незаметным движением ударил снизу коленом по складному столу, и тот тут же упал под койку.

– Ну вот! – он с деланым возмущением отшвырнул ботинком карты. – Как я теперь вспомню, что у меня было? Дирк, ты брыкаешься копытами, как бодливая корова. Как с тобой можно играть?

– Ну ты жук! – поднялся торпедист Дирк. – Все видели, как этот жлоб пнул стол?

– Пнул! – подняли крик его болельщики.

– Качка! – заревели в ответ механики. – Торпедисты виноваты!

Заметив Клима, Вайс вдруг поднял руку, требуя тишины.

– Всем заткнуться! Давайте лучше поприветствуем нашего русского. У него сегодня первая внешняя вахта. Чего видел?

– Ничего, – еле слышно огрызнулся Клим.

– Обычное дело, – хмыкнул Вайс. – Эй, дайте ему тазик с водой – пусть смоет соль.

– Чего это кэп начал ставить на внешнюю вахту механиков? – убирая ноги с прохода, пропустил Клима Дирк. – Сигард, ты же говорил, что русский – ваш механик?

– Сигнальщик Фальк заболел, я его подменил, – терпеливо ответил Клим.

– Фальк заболел? – не унимался торпедист. – Ну и что? С каких пор командира начал волновать чей-то там насморк? Скажите мне: кто не помнит его слова? Заболел, не можешь нести службу – пять раз застрелись, а лучше столько же утопись, чтобы не возиться с телом! Все болячки остаются на берегу! С чего это вдруг такая забота?

– Верно, – согласился Олаф. – Ещё командир любит говорить: у нас нет больных, есть живые и дохлые. Что-то на него не похоже.

– Я знаю, в чём дело, – ответил с койки радист.

– Ну-ка, ну-ка, Ганс! – оживился Вайс. – Поделись секретами. Ты же у нас лицо, приближённое к командиру.

– Никаких секретов, – не стал отрицать своё особое положение Мюллер. – Просто командир с вождём решили проверить вашего русского. А то ведь болтать много можно, а увидеть – хватит одного раза. Учитывая его подозрительное происхождение, устроили испытание. Достоял – значит, прошёл. Кэп так и сказал – обкатаем русского, потом погрузимся переждать шторм. Так что скоро всё утихнет, хоть поесть без этой качки.

– Тогда понятно. Ломан, быстро выпрыгнул из койки! – прикрикнул на выглядывающего из-за шторки матроса Вайс. – Дай человеку отдохнуть.

Сбросив ботинки, Клим взобрался на ещё тёплый матрац и, не раздеваясь, рухнул лицом в подушку. Матрац ёрзал под ним из стороны в сторону, повторяя движения раскачивающейся лодки. «Как здесь можно уснуть?» – подумал он, пытаясь прижать матрац к стене.

– Кто знает, что шкварчит на плите у Мартина? – поинтересовались внизу.

– Я знаю, – снова похвастался осведомлённостью радист. – Говяжьи мозги. Консервированные говяжьи мозги. Кажется, он хочет сделать из них жаркое.

– Только не мозги! – взмолился Олаф. – У меня с ними связаны отвратительные кулинарные воспоминания, – он сделал паузу, но никто не стал расспрашивать, что там на него накатило, однако Олафа это ничуть не смутило, и он привычно затянул, гнусавя в нос: – Случилось это у нас с командиром Ваттенбергом ещё в начале войны.

– Да чтоб тебя!.. – застонал Вайс.

– Самоходная баржа, а мы по ней из орудия! – не обратил на него внимания Олаф, и для пущей убедительности прищурил глаза и таинственно простёр руки, как гадалка над магическим шаром. – Представьте, выпустили не больше пяти снарядов, а экипаж тут же на шлюпки и дёру. Тогда мы, раз такое дело, решили посмотреть, чего они везли. Баржа на плаву, и не думает тонуть, мы – на плот и к её борту. Оказалось, ничего интересного – руду она везла. Тогда мы пошли порыться по каютам. Я первым делом на камбуз. Запах вкусный оттуда тянулся. Зашёл, а повсюду сэндвичи валяются. Наш снаряд точно в дверь камбуза угодил. Вокруг дым, бардак, стёкла битые, плита перевёрнутая. Я один сэндвич подобрал, ничего, вкусный, только приправа сверху странная – слизь мутная. Съел ещё один. С собой в карманы прихватил. А потом в углу кока нашёл. От его вида вывернуло меня как жбан с дерьмом. Только тут понял, что на сэндвичах красовались его мозги.

Дым, мозги, баржа – проплывали перед глазами не увязывающиеся в единую картину фрагменты. Клим проваливался в бездну, и ничто не могло остановить его падение. Ни ползающий вдоль койки матрац, ни капающая из трубы над головой вода. Через секунду он уже крепко спал.

Глава шестая

Шторм продолжался ровно три дня. Час в час. Откуда он взял такую точность, Клим не понял, но Шпрингер сказал так уверенно, что он сразу ему поверил. Хотя эти три дня показались месяцем. Всплывали теперь только по ночам, и то наскоро заряжали аккумуляторы, проветривали лодку и снова уходили на глубину. Шпрингер объяснял это тем, что недалеко берега Шотландии. «Когда плыли по поверхности, – поучал он Клима, – то Штарк дежурил у пеленгатора радиосигналов «Наксос», чтобы вовремя засечь работу локатора самолёта или эсминца. Так засечки у него шли отовсюду».

– Сейчас мы пескари, оказавшиеся в кишащем щуками озере, – громко произнёс Шпрингер.

Спорить с ним никто не стал. У Олафа не нашлось подходящего из жизни эпизода, а Сигард – редкий случай – согласился с молодым матросом на все сто процентов.

– У нашего кэпа зудит под хвостом, как у быка на пастбище, – проворчал он, нехотя соглашаясь.

Завернув на животе майку, как кенгуру сумку, в кубрик боком протиснулся механик Майер. В сумке у него пряталась пара десятков яиц и половина буханки чёрного хлеба с обрезанными краями.

– Разбирайте! – выпятил он живот. – Мартин сказал – это последние. Каждому выходит по три штуки. Когда выходили в море, я на варёные яйца смотреть не мог, а теперь – десерт.

– Когда такое было, чтобы у нас освободился второй гальюн? – поддержал Майера Сигард. – Я уж к нему и дорогу забыл, потому что он вечно забит ящиками с консервами.

– Всё меняется, – почувствовал свой шанс Олаф. – Перемены, перемены…

Прервать его было некому, потому что все уже сидели с набитыми ртами и швыряли скорлупу в пустую консервную банку.