привык относиться к экипажу покровительственно. Его власть на лодке куда выше, чем права любого из нас, но иногда он справедлив. И думаю, поступок Бауэра ему тоже не понравится. А с другой стороны, ты поднял руку на офицера, так что как он поступит, я судить не берусь.

– Что же с ним теперь делать? – спросил Олаф, кивнув на Шпрингера.

– Оставь его, – ответил Вайс. – Наш мальчик не так представлял себе пиратские набеги. В книжках о такой «романтике» не писали?

– Бауэр забрал с маяка ещё горячий кофейник! – поднял глаза Вилли. – Представляете? Они пили кофе, а он их убил и забрал кофейник.

– Птичка ранняя такая, на рассвете кофе пьёт… – заботливо похлопал его по плечу Вайс, задумчиво глядя на дёргающийся затылок. – Ладно, ладно, мы поняли, ты только, пожалуйста, снова не начни истерить. Пока здесь побудь, а я переговорю с вождём. Олаф, возьми у Мюллера таблетки, дай Вилли, пусть придёт в себя. Что там нам положено от переутомления? Кофеин, первитин?

– Не знаю. Я их не жру.

– Мюллер знает. Если командир захочет увидеть Вилли, он не должен выглядеть размазнёй.

– А ещё обер-лейтенант… – продолжал всхлипывать Шпрингер.

Больше Клим слушать не стал. Он тяжело поднялся, вышел из отсека и, покачиваясь, пошёл по проходу, с трудом переставляя ватные ноги. На душе было муторно и тошно. Он будто сам побывал на маяке и стоял по локоть в крови. Всем своим существом он ощущал причастность к убийству. Словно бесчувственная, набитая соломой кукла, Клим шёл сквозь кубрик, наступая на не успевшие убраться ноги и не слыша удивлённых возгласов в спину. Шёл, ничего не замечая и не разбирая дороги. Остановился, когда уткнулся в бронированную переборку центрального поста. Поднял голову, непонимающим взглядом уставился на лампу над дверью гальюна, с трудом вспоминая её предназначение. Лампа не горит – свободно. Клим потянул дверь на себя. В гальюне над крохотной раковиной два крана – один с пресной водой, другой с морской. Пресная – только для чистки зубов, морская – расходуй сколько угодно. Клим открыл до отказа оба крана, зачерпнув, обрушил на голову холодную свежесть. Поливал долго, пока не стал ощущать, что к нему начинают возвращаться звуки.

Глава седьмая

Неподвижные глаза гросс-адмирала глядят на часы. Дёниц наблюдает за стрелками, словно хамелеон за мухой, готовясь выбросить длинный язык. Наблюдает с портрета за движением фосфорной линии по цифрам в круге, расположенном под большим углом к его взгляду. С такого ракурса гросс-адмирал вряд ли может увидеть, который час, но он смотрит внимательно, не мигая.

– Однажды он пожал мне руку, – перехватив взгляд Мацуды, кивнул на портрет Хильмар Зимон. – Мы даже перекинулись парой слов. Так… ничего существенного. Кажется, это было что-то вроде: если вы в штаб, то я вас подвезу. Но я запомнил. Не каждый день гросс-адмиралы предлагают вам прокатиться на личных автомобилях.

Ему никто не ответил, и тогда Зимон подбросил на ладони лимон, вглядываясь в рисунок на жёлтой кожуре.

– Ешьте, Тадао, ешьте. Мне трудно представить вас без зубов.

Японец поднялся с дивана и нехотя сунул руку в коробку на столе.

– Когда-то у нас был обязательный ритуал, – продолжал Зимон, поставив стакан на угол стола. – Каждый день по одному лимону. Меня мучила изжога, но это лучше, чем беззубый рот. Предлагаю выдавить по стакану сока и помянуть нашего старшину Крюгера. С такой раной он наверняка не выжил. Я в этом уверен. Хорошо, если где-то на берегу Ланге предал его земле. Для подводника это большая роскошь.

– Значит, наш старшина пал как герой, – безразлично пожав плечами, произнёс дежурную фразу Бауэр и, не глядя на брызнувший на брюки сок, разрезал лимон надвое.

– Пал? – спросил Зимон. – Он что – споткнулся? Что за глупое выражение! На лодке Шальке боцман на Рождество решил повеселить команду. Он подменил в пистолете обойму на пустую и объявил, что сыграет в новогоднюю рулетку. Только забыл, что в стволе остался патрон, и снёс себе полголовы. Шальке в отчёте тоже написал, что он пал за Германию. А я себе представлял это так: шёл-шёл, рухнул, и полголовы долой. Бауэр, напомни, а на какой кочке споткнулся наш Крюгер?

Первый помощник промолчал, Зимон усмехнулся и принялся с интересом наблюдать за его руками. Стоя вокруг стола, каждый по-своему выжимал лимонный сок. Адэхи прокусил отверстие и, сжав в кулаке, выдавил содержимое в кружку. Мацуда порезал на дольки, выстроил их в ряд и, отказавшись от сахара, невозмутимо отправлял по очереди в рот. Бауэр же, разрезав лимон пополам, в каждую половину залил по ложке сгущёнки и с шумом высосал, не обращая внимания на прилипшую к кожуре обёрточную бумагу. Передёрнувшись, Зимон скривился и вдруг направил в лицо помощнику тяжёлый недвусмысленный взгляд:

– Зачем вы взяли на лодку кортик?

Бауэр замер с протянутой рукой. Неожиданный переход на «вы» не сулил ему ничего хорошего.

– Это моё личное оружие, герр командир, – начал он, невольно вытянувшись по стойке «смирно», и осторожно отложил остатки лимона на стол. – Я считаю, что офицерский кортик всегда должен быть рядом с его владельцем.

– Ещё одна непроходимая глупость. Напомню вам устав, в котором сказано, что кортик является атрибутом парадной формы одежды. Место ему на берегу, в шкафу с ценными для вас вещами, – Зимон вдруг осмотрел первого помощника с головы до ног и с любопытством спросил: – Может, вы и парадную форму взяли на лодку? Тогда почему не надели, отправившись на маяк? Вот было бы интересно понаблюдать, как вы балансируете в ней на волнах в шлюпке.

– Нет, – смутился Бауэр. – Парадную форму я оставил на берегу для подобающих тому случаев. Герр командир, почему вы спрашиваете меня о кортике, а не хотите обсудить поведение матроса Шпрингера? – попытался он сменить тему. – Я требую наказания за невыполнение моего приказа!

– Требовать вы будете от шлюх в борделе, – хмыкнул Зимон. – А здесь требую я!

– Простите, герр командир, но Шпрингер поднял на меня руку. Тому есть свидетели. Подобное поведение требует наказания.

– Да-да, карать немедленно и только невиновных. Где-то я уже такое слышал. Кажется, это один из опусов нашего красноречивого доктора Гёбельса. А вас не смущает, Бауэр, что вы оскорбили офицерский кортик, превратив его в нож мясника?

– Герр командир! – вздёрнул подбородок первый помощник. – Я выполнил ваш приказ! Передо мной была поставлена задача, и я с нею отлично справился. Эти лимоны ещё хранят запах маяка, а мы уже их едим.

– Запах? Или на них сохранились следы чего-то другого? Присмотритесь, почему-то мне они кажутся