Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитаявечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гарионасмущала внезапная перемена в настроении господина Волка Всегда прежде старикдействовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшиерешения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а еслипотребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казалсяиным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешениясобытий.

Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая,круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышейсмотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.

— Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, —сказал Волк, спешиваясь, — Это она.

— Она не разрушена, как другие.

— Я стараюсь её сохранять. Зайдем? Гарион спрыгнул слошади.

— А где дверь? — спросил он.

— Здесь. — Волк указал на большой камень в круглойстене.

Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал передкамнем.

— Это я, — сказал он. — Откройся.

Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, былкакой то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся имдействие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушноповернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестомпоказав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темномпомещении за ней.

Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсене полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в серединенаходится винтовая лестница.

— Пошли, — сказал Волк, ступая по стертым каменнымступеням. — Осторожней здесь, — сказал он уже на полпути вверх,показывая на ступеньку. — Камень качается.

— Почему ты его не укрепил? — поинтересовалсяГарион, переступая через ненадежную ступеньку.

— Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я такпривык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.

Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшныйбеспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стоялинесколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента,странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось дажедва птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная,что Гариону никак не удавалось проследить её изгибы. Он повертел её в руках,пытаясь разобраться.

— Что это, дедушка? — спросил он.

— Это игрушка Полгары, — рассеянно отвечал старик,оглядывая темную комнату.

— А для чего она?

— Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего одинконец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.

Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.

— Какая жестокость по отношению к ребенку.

— А что мне оставалось делать? — отвечалВолк. — В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом.Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тетке вечночто то не нравилось.

— Белдаран?

— Сестра-близнец твоей тетки. — Голос у старикасорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.

Наконец он вздохнул и обернулся. — Надо бы мне здесьнемного прибраться, сказал он, глядя на пыль и беспорядок.

— Давай я помогу, — предложил Гарион.

— Только осторожней, не сломай ничего, —предупредил старик. — Некоторые из этих вещей я делал столетиями. —Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал вруки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этогоне прибавлялось.

Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом.Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями.Старик, опять вздохнул.

— Что случилось? — спросил Гарион.

— Это насест Полидры, — сказал Волк. — Моейжены. Она сидела здесь и наблюдала за мной — иногда годами, особенно под конец.

— Насест?

— Она предпочитала совиное обличье.

— А-а… — Гарион как-то никогда не думал, чтостарик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и её сестра — егодочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объяснялапредпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обеженщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению насвет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с еготеткой и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.

Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под негостранного вида устройство со стеклышком на одном конце.

— Я-то думал, что потерял тебя, — сказал онустройству, ласково притрагиваясь к нему. — А ты все это время был подпергаментом.

— Что это? — спросил Гарион.

— Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.

— Причину?..

— У всего есть своя причина. — Волк поднялприбор. — Вот погляди… — Он оборвал фразу и поставил прибор настол. — Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню,как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогдамне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. — Старикпосмотрел на пыль и беспорядок. — Бесполезно, — сказал он. — Вконце концов пыль попросту осядет снова.

— До прихода Белзидара ты жил здесь один?

— Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. —Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно вмиле от них.

— Он и впрямь находился здесь? — спросилГарион. — Я хочу сказать, не только его дух?

— Да Он действительно обитал здесь. Это было до того,как боги ушли.

— Ты всегда жил здесь?

— Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, ядумаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебесейчас, и я умирал.

— Умирал? — удивился Гарион.