Так они быстренько оказались на берегу какого-то ручья, приводя и себя и всю амуницию в надлежащий порядок. От помощи Горыныч наотрез отказался, замечая смешинки в девичьих глазах. О чём думала собака, растянувшись неподалёку и закрывая собой мальчишку, и щенка, он не знал. Да и не до того было, отмыть весь конфуз с вещей было не просто, и пришлось попотеть, поначалу делая глубокие вдохи, чтобы поменьше слышать источаемый далеко вокруг неприятный запах. Егор с остервенением тёр свои и Васины вещи, то и дело ловя себя на мысли, что так «это самое дело» у маленького мальчика пахнуть не могло, только скунс или на худой конец хорёк-вонючка был способен на такое. Правда, отстираться он всё же сумел и разложил сушиться мокрое тряпьё на сухой траве, хорошо, что солнышко ему в этом помогало.

Ника, тем временем, стерегла их с автоматом наперевес, но самой главной защитой, конечно же, был пёс. И Гор радовался, что им так повезло: и слух, и нюх, и все остальные чувства у него работали не в пример человеческим. Но Вася, время от времени к чему-то прислушиваясь, сокрушённо повторял: Ему плохо, он глустит! и это беспокоило. А что, если за своими страданиями собака проморгает какую-нибудь опасность. Впрочем, пока вырисовывалась только одна беда — щенок, которого накормили от пуза, смешав сгущенное молоко ещё с чем-то. Глядя на то, сколько слопал маленький обжора, Горыныча замутило. Вспомнилась недавняя постирушка и все предшествующие этому события, но девушка его успокоила. Обсудив чуть ранее, что эту ночь им придётся провести под защитой бронетранспортёра (к чему лезть на рожон в ночной город), она заверила его, что ВСЕ санитарные хлопоты берёт на себя. После этих слов парня чуток расслабило на прибрежном песочке, под лучами тянувшего уже в сторону заката небесного светила. Бдительность вместе с осоловевшими глазами поползла в разные стороны, тая от последнего осеннего тепла и только лёгкое порыкивание, которое выдавал рыжий охранник, удерживало сознание на плаву.

Веки у Егора поминутно смыкались…

…и чудилось, будто лежит перед ним древнеегипетский сфинкс, высоко задрав свою голову и полуприкрыв внимательно-грустные глаза. Раскалённое безмолвие обжигает его неподвижную плоть. Тяжко и одиноко находится ему среди зыбучих барханов, отмеряя год за годом, столетие за столетием. Забыли, оставили, его на жарком солнце, без друзей, без милых сердцу близких и родных созданий. Чёрная тоска вокруг, безысходность и печаль на сердце — это всё, что назначила ему жестокая судьба, не оставив никакой надежды, но вот пустынный суховей, давний знакомец, задул, тихонько предупреждая о начале пыльного бурана. Заиграл, затрубил на разные голоса, предлагая хоть какую-то забаву, и тут же смолк, затих от восхищения…

…лёгкое пепельно-серое облако показалось на горизонте, неспешно подбираясь к неподвижному исполину. Искрясь и переливаясь всеми цветами радуги, оно опускалось всё ниже и ниже из бездонной выси. И чем ближе была земля, тем чётче становились зыбкие нереальные формы, приобретая прекрасные очертания — Матери всех собак…

…очнулся от векового сна чуткий сторож, вскочил во весь свой гигантский рост, оставляя долину фараонов без защиты. Кинулся за призраком, за мечтой, которую ждал всю свою многодолгую жизнь и поплатился за это…

…не простили ему суровые боги измены. Завыли, загрохотали страшной бурей, в одно мгновение замешивая в жестоком кипучем котле и землю, и небо, и воду…

…исчезло призрачное облако не оставив и следа, застыл, навсегда окаменев наказанный страж и только печальный суховей насвистывал грустную мелодию о разбитых сердцах и несбывшихся надеждах, оплакивая своего старого друга…

Горыныч заморгал, заозирался кругом!

Что это было сон, морок, либо голову припекло?

Или Филовы грёзы каким-то образом зарулили к нему в гости?

Почему бы и нет? Вон сколько необычных вещей с ними произошло за последнее время, может, и он телемпонтёром стал?

Гор неспешно ощупал себя и решил проверить более радикально, так сказать навести «контакт», уставившись на собаку, которая вроде бы дремала. Тот, как почуял, и, встрепенувшись, повернулся в его сторону. Внимательные жёлтые глаза с укором посмотрели на экспериментатора, будто спрашивали: «Ну и зачем?»

Егора даже в жар бросило…

Как радовались отпрыски волчьего племени Горыныч, конечно же, видел, но как они плакали, никогда! И, тем не менее, парень мог поклясться, что мех под глазами у гордого и величавого пса был слегка влажным, как будто невесёлая горечь потихоньку находила себе дорогу наружу, облегчая страдания одиночке.

Филу было плохо, а он тут поупражняться решил, чудила, нашёл время!

Чтобы как-то вырулить из этой может быть и надуманной ситуации — собака всё же, а не человек, он, тем не менее, не нашёл ничего лучшего как найти новую «точку приложения»! Подозвав к себе двуногую половину отряда, Горыныч сурово принялся внушать им, что теперь придётся быть в несколько раз внимательнее, особенно это касалось самых мелких бойцов. Пристальный взгляд и металл в голосе должны были придать особое значение сказанному, с чем Вася не преминул согласиться, только больно подозрительно. Мальчишка так старательно кивал головой, что Егору вспомнилась сумка, в которую запирали этого непоседу, и очень-очень захотелось сделать то же самое, от греха подальше.

Да вроде как не за что было!

А тут новые события заставили отвлечься и окончательно забыть недавнее неудобство…

Фил не мог принять участия в людском разговоре, но большие вислые уши иногда улавливая знакомые слова, непроизвольно реагировали, словно жили сами по себе, шевелясь и похлопывая его по вискам. Квадратная морда изредка поворачивалась в сторону маленького егозы, будто прикидывая, как уберечь этого живчика. Сегодня его уже попытались схарчить, но просчитались. Подумали, что пёс на их стороне…

А как он мог?

Как бы посмел ответить чёрной неблагодарностью тем, кто помогал его стае!!!

Поляна, где случилась беда, всё ему рассказала.

Он влетел на неё словно ураган, добивая и разя жалкие остатки крысюков, которые по недоумию, лишившись своих предводителей, бродили неподалёку обожратые и неповоротливые.

Ничего не осталось от его соплеменников…

Только боль и пустота вокруг, да падальщики, которых он полосовал, разделывая в лохмотья, пытаясь найти хоть кого-то из своих и вымещая лютую злобу на тех, кто ни в чём не был повинен.

Голова ничего не соображала, и лишь рефлексы заставляли двигаться, казалось бы, неповоротливое массивное, словно вырубленное из железного дерева тело. Кровавый туман, застилавший глаза, постепенно рассеялся и только тогда он заметил, что те кучи мерзких длиннохвостых созданий, которые навалены были толстым слоем, медленно повышающимся к середине и к одному из краёв поляны, не могли быть делом его клана. Не способны были собаки справиться с таким количеством крыс.

Он заметался, выискивая невольных союзников, и тут его опять скрутило…

Как не противна была вонь серо-сизой нечисти, она не смогла перебить самого дорогого для него запаха, запаха его спутницы, верной многолетней подруги, которая так и не дождалась своего защитника!!!