Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, Миша, ревность – скверное чувство. О, я помню, как ревновала Фирочка своего Сёму! Ты помнишь Сёму и Фирочку Пинхасов? Боже, какая была замечательная пара… Почему я сказала «была»? Потому что они ко мне не приходят давно. Я так бы хотела их увидеть напоследок… Все приходят, а они нет. Забыли, наверное, и наш дворик, и меня…
Сёма с Фирочкой поженились сразу после нас. Сёма был редкостным красавцем и таким же паршивцем. Он гулял, но как же искусно он скрывал свои похождения от Фирочки! О его изменах знала вся Одесса. Знали все, кроме жены. Она хоть и сомневалась, но делала вид, что верит в него и в его верность всеми фибрами своей преданной еврейской души.
Семён Пинхас работал директором краеведческого музея и был очень начитанным и грамотным человеком. Фирочка не была такой умной женщиной, но зато она была очень красивой и, как сейчас говорят, сексуальной. Что значит – где я набралась этой пошлости? Я смотрю телевизор и читаю газеты, Миша!
Когда Сёма приходил домой, Фирочка всегда принюхивалась к нему. Но Сёма был осторожен, а у Фирочки, как оказалось, было такое заболевание, что она не чувствовала запахи. Сначала Сёма об этом не знал, а потом, когда понял, вообще перестал бояться.
Вот представь себе – сижу я у Фирочки, мы пьём чай с пирогами, и тут приезжает с работы её Сёмочка.
Фира принюхивается, внимательно смотрит на мужа и спрашивает его таким сладеньким голоском:
– Сёма, скажи мне, где ты был, дорогой? Ты должен был быть дома два часа назад!
Сёма снимает пиджак, подходит к Фире и, поцеловав её в затылок, устало отвечает:
– Я был на производственном заседании, Фира, разве ты не помнишь? В моём настольном календаре, который ты каждый день читаешь, как художественную книгу, так и записано: производственное совещание.
– Сёма, что за производственное совещание может быть в краеведческом музэе?
– Фира, а что, музэй – не предприятие? Что, у меня нет сотрудников? Что, у нас нет плана города, который нужно всё время обновлять и менять? Что, у нас нет штата экскурсоводов, которым нужно каждый раз осваивать новые маршруты? Мне странны твои вопросы, Фира.
Сёма уходит в ванную, а Фира поворачивает ко мне голову и шепчет:
– Ты видишь, Бэтя, он совсем не хочет кушать! Вэй из мир, он не голоден!
В этот момент Сёма заходит в комнату в шикарном бархатном халате, садится к столу и спрашивает:
– А что у нас сегодня на ужин, майнэ фейгелэ (моя птичка)?
Но Фира была не готова так сразу подавать мужу ужин. Мне стало неловко присутствовать при семейных разборках, я встала и хотела уйти, но они оба закричали «Сидеть!», да так громко, что я от неожиданности подпрыгнула и шлёпнулась на диван. Видимо, Фира хотела иметь свидетеля, а Сёма хотел подстраховаться: не будет же Фира уличать его в измене в присутствии постороннего человека.
– Так вот, дорогой мой Сёма. Вчера мне позвонила Рая и намекнула, что твоё производственное совещание каждый раз проходит на одной частной квартире, – со знанием дела произнесла Фира, показывая, насколько она осведомлена и что шпионская сеть имени Фирочки Пин-хас опутала весь город.
– А что, Рая там тоже была, на этом совещании?
– Раи там не было. Но ей позвонила Дора и намекнула, что твоё производственное совещание каждый раз проходит на одной частной квартире.
– А! Так там была Дора! Так бы сразу и сказала. Что, и Доры там не было?
– И Доры там не было. Но Доре позвонила Хася и намекнула, что твоё производственное совещание проходит на одной частной квартире.
– Странные улики у тебя, Фирочка. А Хася откуда узнала про производственное совещание? Мне уже просто интересно?
– А Хасина племянница, эта вертихвостка Милочка, работает у тебя секретаршей и, видимо, вела протокол твоего производственного совещания, которое проходило позавчера на одной частной квартире. И эта квартира, между прочим, принадлежит самой Милочке. Чем крыть будешь, развратник?
– Душа моя, Фирочка, какой ужас! Кто забивает твою голову такими гадостями и глупостями? Какая-то Хася, какая-то Дора… Кто все эти бабы, я тебя спрашиваю, Фира?
– Сёма, послушай меня. Это ты сейчас молод. Но время не ждёт, и каждая минута пагубной страсти может тебе очень дорого стоить в будущем, когда ты состаришься.
– Как это она мне может в будущем дорого стоить? – засмеялся Сёма.
Фира поставила перед Сёмой тарелку борща, положила ложку и хлеб, внимательно посмотрела на мужа и произнесла:
– Тебе будет очень стыдно, Сёма. И потом, что я напишу на твоём памятнике, когда кто-то один из нас покинет этот мир? «Здесь покоится старый развратник Сёма Пинхас, который умер на производственном совещании, которое проходило на одной частной квартире»? Сёма, тебе лучше признаться.
– А то что, Фирочка?
– Тебе станет легче на душе.
– А если мне не в чем признаваться? Ты вообще такую мысль не допускаешь?
– Бекицер (короче), Сёма. Я всё равно рано или поздно узнаю правду.
– И что ты сделаешь, майнэ глик (моё счастье)?
– Я отрежу тебе медебейцим (яйца) вот этим кухонным ножом.
Сёма посмотрел на нож, посмотрел на жену и произнёс со смехом:
– Ну хорошо, Фирочка. Я попробую. Но сначала я задам тебе один важный вопрос, ладно?
Предвкушая признание мужа в измене, Фира соглашается.
– Задавай.
– Фира, а если чисто гипотетически, совершенно случайно, я очень нечаянно тебе изменил, что ты напишешь на моём памятнике, когда кто-то один из нас умрёт?
Фира повернулась к мужу.
– Фира, я сказал: чисто гипотетически! Помни об этом, прошу тебя!
– Тогда я буквально завтра напишу на твоём памятнике: «Дорогой Сёма! От любви до ненависти всего один шаг. В могилу».
Мы с Сёмой рассмеялись.
– Почему завтра, Фира? Что так скоро?
– А зачем тянуть: пока земля осядет, пока памятник сделают…
Через пару лет Сёма получил шикарную квартиру, и они съехали. До отъезда в Израиль Фирочка прибегала ко мне довольно часто, к тому же она шила платья только в нашем ателье. Так вот, Миша, она таки взяла с собой в Израиль шубу…
Ты был мне верен, Миша, я знаю… Потому что, если бы ты был мне неверен, я бы тоже сделала надпись на твоём памятнике: «Здесь покоится Михаил Боцман, который родился принцем, а ушёл засранцем…»
Всё, пошла собираться… У нас с тобой есть ещё неделя. Яшенька уже взял нам билеты