Шибко тихонько похмыкал себе под нос, понимающепереглянувшись с командиром станции. Зорич поднял бровь – и с физиономий обоихмгновенно исчезли все посторонние эмоции.

– Я в вашем распоряжении, профессор, – сказалштандарт-полковник с восхитительной невозмутимостью. – Инструктируйте, каквам удобнее.

– Собственно говоря, инструкции будут оченьпростые, – сказал профессор. – Если подумать, в данном случае нет ине может быть никаких инструкций, потому что нам предстоит идти туда, куданикто прежде не попадал…

– Уписаться можно от восторга, – не разжимая губ,произнес Мухомор, за что получил от прапорщика молниеносный тычок локтем подребро.

– Я сейчас попытаюсь объяснить предельно просто, –продолжал профессор торопливо, чуть ли не захлебываясь словами, и трансляторидеально передавал эту информацию. – Понимаете, нам впервые в историиэндомерной физики слоистых пространств четвертой группы гломоуро-кохлеоидныхвзаимопроникновений предстоит совершить вход в качестве материальных,физических объектов, то есть, научно говоря, во плоти и крови, непосредственнов стазисное измерение глом-континуума…

Слова были понятны каждое по отдельности – по крайней мереполовина, это уж точно, – но, выпаленные скороговоркой, превращались взагадочные шаманские заклинания. Зорич, однако, слушал с непроницаемым лицом.Зеленая голова профессора приобрела фиолетовый оттенок, а стебельки глазпроворно дергались вверх-вниз, как резиновые. Кирьянов стал не на шуткуподозревать, что это соответствует крайнему волнению.

Улучив подходящий момент, Зорич прервал вежливо-настойчиво:

– Я понял, профессор. Но все же, что нам предстоитделать и что мы там встретим?

– Кто бы знал, милейший, кто бы знал… – живооткликнулся профессор. – Я же объясняю: никто еще не бывал в данномпространстве, тем более в стазисном измерении… Что там и как там, не знает ниодна живая душа. С чем мы можем столкнуться, решительно неизвестно. Самаясмелая задача, которую я бы решился возложить на нашу группу, сводится к тому,что мы постараемся продвинуться на некоторое расстояние и установитьаппаратуру. – Одной из четырех конечностей он указал на шары ипараллелепипеды, похожие на научную аппаратуру не более чем земнойкирпич. – После чего постараемся вернуться сюда. Извините, ноконкретизировать я решительно не в состоянии, поскольку слоистые пространства самипо себе сплошная загадка, а применительно к изгибам кохлеоидной…

– Благодарю вас, мне достаточно, – вежливо прервалЗорич.

– Разрешите дополнить? – вмешался командирстанции. – Профессор, вы упустили один немаловажный аспект… Вы – научный руководительгруппы. А общее командование осуществляет штандарт-полковник Зорич.

– Мне не совсем понятна эта тавтология, коллега… –протянул профессор, отсвечивая уже густо-лиловым и шевеля всеми четырьмяверхними конечностями.

– Это не тавтология, профессор, – непреклонно сказалкомандир. – Ваша задача состоит в том, чтобы вести научные исследования,насколько это возможно. В обязанности же штандарт-полковника входит следить затем, чтобы представители чистой науки не особенно увлекались и не заходилислишком далеко как в прямом, так и в переносном смысле. Другими словами, принеобходимости штандарт-полковник не просто может, а даже обязан решительнопрервать всякие исследования, какой бы фурор для науки они ни сулили, и датькоманду возвращаться.

Профессор прямо-таки подпрыгнул на месте, заливаясь лиловым:

– Вы хотите сказать, что в случае какой-то там мнимойопасности нам придется возвращаться, наплевав на научное значение?..

– Именно это я и хочу сказать, профессор, –отрезал командир, начинавший нравиться Кирьянову все больше и больше. –Группа вернется, если даже штандарт-полковнику покажется, что существует некаяопасность.

– Но позвольте!

Командир с той же восхитительной непроницаемостью,свойственной Зоричу, ответил:

– Вы действительно хотите, чтобы я связался со штабом сектораи попросил отменить экспедицию ввиду обнаружившегося с первых же минутнепонимания ее сути?

Кирьянов сначала решил, что профессор будет протестовать. Нодаже столь оторванный от военной практики интеллигент, должно быть, прошел свойинструктаж. А у командира, надо полагать, имелись весьма обширные полномочия.

Как бы там ни было, профессор с непроизносимым именеммоментально присмирел, почти вернувшись к прежнему зеленому цвету и далеко нетак яростно колыша отростками. Он ответил почти смиренно:

– Хорошо, я понял, понял…

– В таком случае, прошу всех проследовать на стартовуюпозицию.

– Надеть скафандры. Построиться.

Через пару минут они уже стояли в центре сиреневой мишени.Кто управляет переходом, они не видели, и потому это обрушилось неожиданно:секундное растворение в небытии, чернильная тьма, ощущение, будто тебяразмазало по всей необозримой Вселенной, как масло по хлебу, распад на атомы ивоссоединение…

Тьма рассеялась, сознание вернулось, тела обрели прежнеесостояние. Они стояли, сбившись в кучку – на белесоватой поверхности, явственнопружинившей под ногами, как резина или батут, вокруг по всем направлениям, кудани глянь, лениво колыхалось-переливалось нечто тускло-радужное, то ли реальныепотоки светящегося газа, то ли что-то вроде неощутимого полярного сияния, и надголовой была та же иллюминация, причем невозможно понять, далеко ли до нее.Ничего невозможно понять: не было ни протяженности, ни четких ориентиров, низемли, ни неба – только поверхность под ногами пока что оставалась твердой, атам – кто ее знает…

Повинуясь возбужденным воплям профессора, двое егосотрудников проворно установили приборы в ряд, откинули крышки, и вся троицаприсела на корточки, наблюдая мельтешение цветных огней, ярких зигзагов инепонятных символов. Судя по кудахтанью профессора, на их глазах, очень можетбыть, происходило нечто эпохальное и уж по крайней мере не обыденное, ноКирьянов (как и остальные, ручаться можно) не в силах был должным образомпроникнуться. Не было ни грандиозного, ни примечательного – трое существ сразных, надо полагать, концов Галактики, склонились над непонятными приборами,обмениваясь то краткими, то пространными репликами, казавшимися всемнепосвященным бредом сумасшедшего, абракадаброй. Где уж тут проникнуться величиемнаучного подвига…

Вокруг все так же лениво мерцало, переливалось и струилось.Больше всего было желтого, серого и молочно-белого, хотя присутствовали иостальные цвета, как спектральные, так и оттенки во всем своем поразительномразнообразии. То ли казалось, то ли и в самом деле отовсюду доносилось нечтовроде тихого шуршания, непрерывного, однотонного.

Коснувшись плеча Кирьянова, Шибко указал на жабообразногоисследователя и скупыми жестами дал понять, что обер-поручик за него несетполную ответственность. Кирьянов кивнул. Гуманоида Шибко отдал под опеку Кацу,а профессора оставил себе, в чем был резон.