– Он жив? – допытывалась Нина. – Не томите меня! Говорите, жив?

– Да, – кивнула Мариша.

– Слава богу! – воскликнула Нина, и краски стали возвращаться к ее побелевшему лицу.

– Не волнуйтесь так, – растроганно произнесла Мариша.

– Легко вам говорить – не волнуйтесь! – посетовала Нина, наливая себе вина. – У вас небось все бумаги уже выправлены. А Павла Марк еще по закону не признал. Господи, если есть в этом мире справедливость, пусть он помрет не раньше, чем законным порядком признает Павла своим сыном и впишет в завещание. Тогда пусть и помирает. Плакать не стану.

И, произнеся это заклинание, Нина в два глотка осушила свой бокал. Ничего себе, красивая история! Да эта Нинка просто корыстная бабенка с замашками профессиональной шлюхи. Но тут подруги подумали: если эта Нина расстроена известием о ранении Марка Семеновича, значит, не с ее подачи в него стреляли. Да и Павел, несмотря на свою никчемность, не производил впечатление полного дурачка. Должен был понимать, что от смерти недавно обретенного папули сейчас много не выиграет. Да и алиби у него хоть и плохонькое, но все же имелось.

– Скажите, а когда Павел узнал, кто именно является его отцом?

– Да он всегда знал! Тайны я из имени никогда не делала, – фыркнула Нина. – Только Павел и сам с Марком не рвался общаться. Знали бы вы, сколько мне сил пришлось потратить, чтобы он сейчас пошел знакомиться с родителем.

– Но вроде бы Марк Семенович тоже не стремился общаться с сыном, – произнесла Мариша.

– Не стремился, но, видать, любопытно стало, потому что с Павлом все же встретился, – ответила Нина. – Но своим сыном признать его отказался. И на экспертизу не согласился.

– Довольно странно для одинокого человека, – пробормотала Мариша. – Тут все-таки родная кровь. Мог бы попытаться сделать из сына человека. Учиться бы отдал или иначе как-то поддержал. Ведь деньги у него были. На кого же их одинокому человеку и тратить, если не на единственного сына?

– Да кто вам сказал, что у Марка мой Пашка единственный? – удивилась Нина.

– Но… Он сам! – ответила Мариша.

– Вот ведь горазд врать! – возмутилась Нинка. – Не таким он был в молодости! Совсем не таким! Даже странно, что он так изменился. Но, впрочем, тюрьма и колония многих калечат, – добавила она задумчиво. – Наверное, и я виновата. Ни одного письма ему туда не написала. А ведь могла бы.

И Нина задумалась еще глубже.

– А насчет детей, так у Марка еще дочь есть старшая, – очнувшись от своих мыслей, произнесла она. – Постарше Павла та девочка будет.

– И Марк Семенович о ее существовании тоже знал? – прошептала Инна. – Как и о Павле?

История становилась все чудней и чудней. Сначала сын, теперь еще и дочь.

– Конечно, знал! – сказала Нина. – Да вы слушайте, как дело-то было.

С явным сожалением она выцедила в свой бокал последние капли китайского вина, выпила и потянулась за штопором и бутылкой кагора. Когда с пробкой было покончено, а темно-красное густое сладкое вино было разлито по бокалам, Нина наконец начала свою повесть.

– Я как раз в тот день из женской консультации пришла домой, а соседка у нас тогда была – тетя Надя – самая первая сплетница. Так она меня у дверей уже караулит и говорит, что ко мне какая-то баба пришла. Вся в слезах, Марка будто бы ищет. Я удивилась, даже подумала, что его раньше срока выпустили. И бегом к ней. Вижу, сидит в комнате какая-то бледная немочь, пальтишко плохонькое, сапоги и вовсе худые. Всю мою ревность как корова языком слизнула. Подсела я к ней, чайку поставила да и давай у нее выпытывать, зачем ей Марк понадобился. Вот она мне и рассказала, что у нее от него ребенок. В загс они с Марком не ходили, но помогать дочке он не отказывался. По сто, а то и по сто пятьдесят рублей каждый месяц ей приносил.

– По сто пятьдесят? – удивилась Мариша.

– Вы вот молодые небось и не помните тех цен, – неодобрительно пробурчала Нина. – Но можете мне поверить: сто рублей по тем временам были хорошие деньги. А уж сто пятьдесят, да в виде алиментов, и вовсе роскошно.

Подруги переглянулись. Пьяненькая Нина немного ошиблась. И Инна, и Мариша еще отлично помнили то время, когда пачка сливочного масла стоила семьдесят две копейки. Килограмм баранины рубль двадцать. А литр разливного совхозного молока вечернего удоя, прямо из-под коровки, – двадцать восемь копеек. Но вот молодой человек неполных двадцати лет от роду вряд ли мог дослужиться до зарплаты в четыреста рублей. Тут явно пахло какими-то левыми заработками, что в Советском Союзе совсем не приветствовалось.

– Так вот, прорыдала она у меня почти полчаса, – продолжала Нина, – и я с ее слов поняла, что два месяца назад Марк не явился к ней с деньгами. А когда он и в этом месяце не пришел, она всерьез встревожилась. Конечно, ничего удивительного в этом не было, Марк уже сидел в следственном изоляторе, но Ане почему-то об этом ничего не было известно. Наверное, Марк не хотел ее волновать. Или надеялся, что его отпустят.

– А вы откуда знали, что он арестован?

– Так его же на улице взяли, когда он со мной шел, – вздохнула Нина. – Выследили, должно быть. Хотя потом говорили, что случайно вышло. Он навеселе был, еще и сопротивление оказал. Его в ментовку увезли. А там еще на него что-то нашли. Так и пропал мой Марк.

Похоже, винные пары ударили ей в голову, потому что Нина подперла рукой щеку и закручинилась.

– И что дальше? – затеребили ее подруги, испугавшись, что она сейчас запоет или заснет. – Вы потом с этой Аней встречались еще?

– Нет, но адресок ее я себе оставила, – сказала Нина. – Вообще-то она какая-то блаженная была. Как узнала, что Марка арестовали, так сразу вся и загорелась к нему в тюрьму бежать. Даже в колонию за ним ехать собиралась. Не знаю, получилось у нее что-нибудь или нет, только Павел мне сказал, что сейчас живет Марк один. Никакой старшей дочерью возле него и не пахнет. Так что сдается мне, что и с Аней Марк после колонии поступил не лучше, чем со мной.

Нужный подругам адрес блаженной Ани у Нины сохранился.

– Правда, я уж и не знаю, там ли она до сих пор живет. Но сдается мне, что такая мямля лишний раз с места не сдвинется. Так что коли от голода не померла, так в своей квартирке и живет.

Вторая бывшая пассия Марка Семеновича, от которой у него была дочь, жила на Московском проспекте. Но вот нужная подругам квартира долго не находилась. Подруги мужественно прошагали всю лестницу сверху вниз и снизу вверх два раза, но тринадцатая квартира словно сквозь землю провалилась. Впрочем, не было и четырнадцатой. Зато пятнадцатая дублировалась целых два раза. Друг в друга смотрели двери квартир, украшенных табличками пятнадцать А и пятнадцать Б.

– Мистика какая-то! – пробормотала Мариша. – Где тринадцатая-то квартира? Куда она у них делась?