– Не твое дело.

– Как это не мое? – огрызнулся Кейн. – Мы с тобой договаривались. И вот прошло уж две недели, а она тут как новенькая!

– Я обдумал, как с ней поступить. Причем много раз.

Врать было легко, ибо меня трясло от злости.

– Да она тебе нравится, и мы оба знаем это. Достаточно на нее саму посмотреть!

– Убирайся из моего дома, Кейн. И не смей трогать мою рабыню без моего разрешения!

– А кто это решил, что она твоя? – спросил Кейн, поднимаясь на ноги, замотанный в простыню, словно в тогу.

– Я. – Я понял, что это так, в тот самый момент, когда разглядел в ней настоящего борца. Она была не такая, как остальные женщины. Она прошла сквозь тяжкие испытания, но не сломалась, словно ветвь на ветру. Она была гибкой, она была сильной. Я уже не мог не думать о ней. Она запала мне в душу. – Так что смирись с этой мыслью.

Кейн не скрывал своего раздражения. Словно ребенок, он злился, когда проигрывал. Он был злобной и мстительной натурой. Так было и будет всегда.

– А кто это сделал тебя властелином мира, а?

– Я сам.

Кейн боялся меня, и я видел это. Я был куда более безжалостным, чем он. Кейн видел, что я могу вытворять. Он видел, как у меня в ногах рыдали и выли сильные мужчины.

– Хочешь, я куплю тебе шлюху, чтобы ты утешился? Только держись от моего дома подальше!

– Я сам в состоянии купить себе шлюху, – ответил Кейн и указал на сломанную дверь. – В следующий раз, когда я приду к тебе, лучше ей быть синей от гематом. И чтоб были раны поверх других ран. И пусть она кланяется мне в ноги, когда я буду входить к ней в комнату. Именно такой был у нас план, и тебе лучше его придерживаться. А если нет, тогда я сам позабочусь об этом.

– Не беспокойся. Я сам позабочусь.

Кейн посмотрел мне в глаза. Увидев там то, что искал, он отвернулся.

– И не синей, а черной, – добавил он. – Именно черной.

Кейн подобрал свою одежду и вышел.

Я оставался на балконе, пока не услышал хлопок входной двери. Затем я вернулся в спальню.

Женщину я застал на том же месте, завернутую в простыню, так чтобы я не видел ее сисек. На ее лице вновь появились признаки ее свирепого нрава. Она сидела, по-королевски подняв голову, как будто ее не пытались изнасиловать несколько минут тому назад.

– Ты давал мне слово, – произнесла женщина дрогнувшим от ненависти голосом.

– Он тебя изнасиловал?

Она отвернулась к окну.

– Тебе задали вопрос.

Я обошел кровать и приблизился к ней.

Снова молчание.

Тогда я схватил ее за волосы и повернул ее к себе. Он не проронила ни слова.

– Не заставляй меня повторять вопрос.

Я прижался губами к ее щеке. Мне дико хотелось укусить ее за ключицу. Хотелось всосаться ей в кожу, чтобы на ней остался след от зубов.

– Нет.

– Значит, я сдержал свое слово.

Наконец она посмотрела мне в глаза – встревоженные и участливые.

– Тебе было больно?

Женщина подобрала ноги к груди:

– Нет, хуже.

Я был готов сказать то, чего никогда не говорил ни одному человеку, не говоря уж о рабе:

– Прости меня.

Она недоверчиво обратила на меня свой взор, подозревая, что это какая-то новая жестокая шутка.

– Я не знал, что он приехал. У меня в доме так не принято. Обещаю, что не позволю ему даже близко подойти к тебе. Я не позволю никому трогать тебя – ну, разве что себе.

Моя рука скользнула вниз к ее шее. Пальцы ощутили слабое биение пульса.

Она посмотрела на свои колени. Ее взгляд означал молчаливое прощение, и желание остаться одной, чтобы самой зализать свои раны.

Во время потасовки с братом я не заметил на ее коленях чудовищных следов от ударов. Ясно, что это было дико больно.

– Я прикрою дверь и скажу Ларсу, чтобы он принес тебе что-нибудь заживляющее.

– Я слышала, о чем вы говорили, – сказала она, понизив голос до шепота.

Но даже шепот ее звучал так, словно она говорила в полный голос.

Я смотрел на ее губы, на то, как они слегка расходятся при дыхании.

– Он сказал: «До черноты»… – Тут она снова посмотрела мне в глаза: – Значит, ты должен изнасиловать меня, а затем бить до полусмерти…

Ее глаза просили меня не делать этого. Они безмолвно говорили, что она достаточно настрадалась в своей жизни. Все, что ей было нужно, это покой.

Я медленно провел пальцами ей по волосам и прижался к ее лицу. Мой лоб коснулся ее лба, и тепло ее тела мгновенно отозвалось во мне. Первый раз она не шарахнулась от меня. Первый раз она не оттолкнула меня.

Губами я нашел ее губы и слегка поцеловал. Это простое прикосновение заставило что-то внутри меня сжаться от тоски. Когда я увидел ее впервые, мне показалось, что это обычная баба. Но за те две недели, что она провела в моем доме, я забыл обо всем остальном. Я мог думать только о ней. Я желал, чтобы она сделалась частью меня. Я мечтал, чтобы она могла бы заплакать обо мне.

Она ответила на мой поцелуй, словно это была ее нормальная реакция на мое прикосновение. Но в следующую секунду она убрала губы, хотя наши лбы все еще соприкасались. О поцелуях, правда, уже речи не шло.

– Да. Я все для тебя сделаю…

Наутро опухоль на коленях немного спала. Ларс принес мне мазь и обезболивающее. Боунс никогда не позволял мне принимать анальгетики. Во всяком случае, у Кроу с этим было лучше.

Кроу… Теперь я знала, как его зовут.

Странный он был какой-то. Впрочем, меня это не удивляло. Каштановые волосы, карие глаза – все это делало его облик довольно зловещим. Определенно, Кроу был воплощением самой тьмы, какого-то кладбищенского кошмара. Но все же глаза выдавали в нем человека.

Они были прекрасны.

Иногда, заглядывая в них, я забывала, кем является их обладатель. Я забывала, что именно он вживил чип мне в ногу, что именно он насильно удерживал меня в своем доме.

Я встала с постели и подошла к окну. Окно здесь мне нравилось больше всего. Каждое утро я глядела в его проем и любовалась простиравшимся до горизонта виноградником. Синее, словно море, небо, будто созданные человеческими руками холмы – пейзаж смотрелся настолько великолепно, что я переставала думать о том, что нахожусь в плену. Иногда мне начинало казаться, что я нахожусь здесь по собственной воле, что я просто уехала в отпуск и в любой момент могу вернуться домой.

Я с удовольствием подставила свое лицо легкому ветерку. В доме Боунса я была лишена даже такой малости. Правда, здесь я была не более чем шавкой на поводке, ведь Кроу контролировал каждый мой шаг. Но все же я чувствовала себя более свободной.