Но это Артема не тревожило. У него сейчас одна забота — отыскать Тихаря. Вадим с Гребнем — ребята смышленые, он на них надеялся.

Тихарь открыл глаза и увидел перед собой побеленный потолок из широких досок.

Он попытался приподнять голову и не смог. Тело не слушалось, накатила слабость, и он в бессилии откинул голову на тощие подушки.

«Где я?» Он стал внимательно разглядывать потолок, стараясь припомнить, что с ним произошло в последнее время.

Память возвращалась медленно и неохотно. Он задремал, и тут же куски воспоминаний из близкого и дальнего прошлого непонятной каруселью завертелись в голове. То, что с ним случилось давно, виделось ярче и отчетливее, чем недавние события.

…Старый вор Крест, подстреленный в темном московском переулке, его скрюченное от боли и потери крови тело. Он, Леха Тихарь, хилый парнишка, волочет по снегу тяжелый остывающий труп, чтобы спрятать его в подъезде от голодных собак.

Потом перед глазами замельками драгоценные украшения, половину которых Крест завещал своей дочке и невенчаной жене. Камни, как живые, образовав искрящийся хоровод, проносились в немыслимом танце. Он протягивал руку, чтобы ухватить их, но драгоценности выскальзывали из пальцев. Так продолжалось несколько раз.

Тихарь взмок, его лоб покрылся испариной, и он громко застонал.

Когда он снова открыл глаза, перед ним стоял молодой человек в белом халате.

— Очнулись? — человек говорил ласковым голосом с чуть заметным акцентом.

— Где я? — Тихарь опять попробовал приподняться.

— Лежите, лежите, — остановил его незнакомец в халате. — Я врач. Зовут меня Ашот Мирзоян, Александр по-русски, Александр Иванович. Вы в поселковой больнице, поступили вчера вечером. Помните, как сюда попали?

— Нет, — глаза Тихаря беспомощно глядели на врача.

— Вы ехали в автобусе, вам стало плохо…

Александр Иванович не успел договорить, как Тихарь вспомнил все, что с ним произошло.

— Я мать похоронил, мне в Москву надо. — Он со все возрастающей тревогой думал о том, что, не сказав никому ни слова, внезапно исчез из столицы, а там сейчас…

— Ни в какую Москву вы поехать не сможете, — жестко сказал доктор. — Вы что, не понимаете, в каком состоянии находитесь?

Он глядел на пациента, как на сумасшедшего.

— У вас инфаркт.

Мирзоян, видя, что его слова не производят желанного действия, решил припугнуть старика:

— Вы были бы уже трупом, если бы пассажиры вовремя не остановили рейсовый автобус. В нашей больнице мы смогли сделать лишь кардиоргамму, так что вполне возможно, что здесь не только инфаркт. У вас лошадиное здоровье, уважаемый, другой бы давно…

Разговаривая с пациентом, находящимся в беспомощном состоянии, врач не сказал ему правды о том, какой нищей и убогой была их больничка. Лекарств нет, а из всего лечения доступна лишь одна процедура: больному могли поставить клизму.

— Я подохну?

Мирзоян опешил, не готовый к такому прямому вопросу.

— Сколько вам лет?

— Шестьдесят восемь.

— Родственники есть?

— Нет, но есть люди, которым надо сообщить, где я нахожусь.

— В любом случае вас нельзя трогать с места.

Тихарь, не отвечая, смотрел в окно, где за стеклом моталась от ветра осенняя ветка рябины с кистями, кое-где поклеванными птицами.

— Я долго протяну? — просил он, что-то обдумывая.

Мирзоян вздохнул. Странный пациент у него появился.

— После инфаркта люди поправляются и сто лет живут.

— Я не про людей, я про себя спрашиваю, — перебил его Тихарь.

— У вас раньше были жалобы на сердце?

— К врачам не обращался, — буркнул больной и отвернулся от окна.

— Вам надо избегать резких движений, — неодобрительно посмотрел на него Александр Иванович. — Документы, которые обнаружили в сумке, ваши?

— Да.

— Чем занимались раньше?

— Чего? — не понял его Тихарь.

— Род ваших занятий, кем работали?

— А-а… — Старый вор непонятно чему улыбнулся. — Нервная работенка, при такой долго не живут.

Мирзоян пожал плечами: ну, как угодно, казалось, говорил он всем своим видом.

— Вы не русский? — вдруг спросил его Тихарь, рассматривая темные волосы, по-южному смуглую кожу и красивые аккуратно подстриженые усики над верхней губой.

— Армянин, — ответил Мирзоян, удивившись вопросу. — Живу здесь пять лет. Диплом врача получил в московском вузе. Вы что, не доверяете мне?

— Нет, доктор, доверяю, только вы меня болячками не пугайте и не говорите, что проживу еще сто лет. Мне столько не надо.

— Вам сейчас необходим покой. Медсестра будет к вам регулярно заглядывать. Я сегодня ночью дежурю, и если что потребуется…

Тихарь шумно вздохнул, разговор сильно утомил его, только сейчас он почувствовал, до чего устал.

— Ладно, доктор, — с трудом выговорил он, — я… я вас позову… — Он собрался с последними силами и хрипло спросил: — До утра доживу?

— Конечно, — соврал ему Мирзоян, внимательно глядя на пациента, взял его руку, чтобы прощупать пульс.

Толчки крови были слабыми.

— Тогда телеграмму… потом… — заплепающимся языком пробормотал Тихарь и отключился.

Он впал в забытье и будто сквозь пелену слышал, как в палату вошла пожилая медсестра.

— Марья Васильевна, — сказал, обращаясь к ней, врач, — последите, пожалуйста, за больным. — Он вывел ее в коридор и добавил: — Совсем плох, боюсь, что это у него не первый инфаркт и сегодня ночью может наступить кризис.

— Господи! — всплеснула руками тучная медсестра и согласно закивала головой. — Не беспокойтесь, Александр Иванович, буду поглядывать.

Кризис наступил ночью.

Тихарь очнулся, услышав глухой звук. В палате тускло горела лампочка. Темное, незанавешенное шторой окно зияло черной пропастью. Непонятный звук доносился оттуда.

Вот, и опять… Тихарь услышал, как кто-то невидимый ударил в стекло. Тук, тук, тук, дробно стучало, звенело в голове Тихаря.

Он не был суеверен, но сейчас при этом звуке обмер от страха. Кто-то всесильный напоминал о себе, направляясь к нему, чтобы потребовать ответа за все то, что он сотворил в жизни.

Тихарь мало чего боялся на этом свете. Он жил так, как должен жить вор. По закону. А закон для него существовал один — воровской, других он не признавал.

…Он подался к Шпаку и принес в общий котел то, что они сумели взять с Крестом. Его приняли.