Потом все покатилось, как по рельсам, началась жизнь, которую он ни изменить, ни переделать не мог.

— Молодцы-удальцы, ночные дельцы, — любил приговаривать Шпак, бражничая после удачного дела.

Тихарь прибился к ним ненадолго. Хаза, воровская малина, пьянство — все это было ему не по нутру. Но в то время, он это понимал, одному было не выжить.

Шпак, поминая Креста, каждый раз подозрительно глядел на Тихаря.

— Покойничек-то был не прост, ох, не прост, — тянул он вкрадчивым голосом. — Не пьянствовал, марафетиком не баловался, с бабами, девками не загуливал. Куда деньги вот только девал, непонятно… Ты, часом, не знаешь, а Леха?

Тихарь, стараясь не выдать себя, отрицательно качал головой.

— Да куда мне. — Он, прикидываясь дурачком, не мигая, смотрел на главаря.

— Ну, ну… — Шпак сверлил его недоверчивыми маленькими глазками.

Леха старался быть очень осторожным, понимая, что Шпак ему не верит. Он уже не раз пожалел, что послушался Креста и сунулся в банду. Не выпустит его так просто главарь, не выпустит…

И опять вспоминались предсмертные слова умирающего Креста: «У Шпака защита, не то другие придушат». Может, и прав был умный вор, только здесь, в банде, от такой защиты волком взвоешь.

Скоро Тихарь заметил, что Шпак стал пускать за ним своих людишек. Вынюхивал, гад!

Леха, понимая, что добром все это для него не кончится, решил выжидать до последнего. А чего ждать? Или пулю получит, или на ножи поставят…

Ему помог случай. При очередной облаве банду Шпака сгребли почти целиком. Многих постреляли. Уйти удалось троим. В их числе был и Леха. Он, раненый, два дня пробирался к дому Креста на Дружбу. С бывшими подельниками распрощался навсегда и решил начать новую жизнь, жизнь волка-одиночки.

О его пристанище не знал никто, соседям он был не любопытен.

В тех местах: Тайнинка, Перловка, поселок Дружба, — кто только не обретался! Частные дома — и жизнь тоже индивидуальная, глухим забором от любопытного глаза огороженная. Сюда и менты соваться боялись. В те годы здесь часто бесследно исчезали люди. Страшные слухи будоражили население. Самое бандитское место. То в карты мужчину проиграют, то девчонку изнасилуют, то беременную женщину придушат. Народ верил и без особой нужды в те края не совался. Средь бела дня затащат в калитку, разденут догола, наиздеваются вволю и выбросят на проезжую часть. Хорошо, живого, а то и вовсе труп. Следов не найдешь.

Для Тихаря дом на Дружбе был самым безопасным местом.

Перед ним продолжали мелькать картины из далекой послевоенной жизни. Все это было в прошлом.

Тяжело поднимался он по ступеням в воровской иерархии. Пока не получил титул вора в законе, не стал авторитетом, через многое пришлось пройти.

Леха не изменял себе, выполняя важнейшую заповедь своего учителя, никогда не шел на дело без хорошей подготовки. Он не любил рисковать понапрасну. Его считали удачливым вором. Он привык все в жизни делать добросовестно, основательно. Наверное, так же добросовестно Леха работал бы на заводе, выполняя сменное задание мастера. Если бы у него была другая профессия.

Он был честным вором. Его авторитет был велик. Тихарь признавал за собой один грех, о котором знал только сам. Он не выполнил обещания, данного Кресту.

Клад, зарытый в подвале старого дома, остался лежать там до сей поры.

Он не был жадным и корыстолюбивым — так сложились обстоятельства. Сразу поехать к жене Креста опасался. Время послевоенное, неспокойное, облавы по поездам, обыски, патрули рыскали, а потом Гнус, шестерка Шпака, стал следить за каждым его шагом лучше сторожевого пса. Все думал, успеет, куда торопиться, побрякушки места не пролежат, а потом…

Грех на себя взял перед покойником, ох, грех! Не заметил, как само все вышло. Покорыствовался чужим добром. Будто черт под руку толкал: куда повезешь, кому? Такое богатство отдать… Вот и получилось, ни сам золотом ни воспользовался — рука не поднялась, ни другому кому не дал. А вещички там знатные спрятаны, одну из них понес оценить из любопытства, так у приемщика руки задрожали. Следом за ним на улицу выскочил, цену, шепчет, вдвое дам, только уступи. А сам трясется весь. С толком продать — надолго денег хватит.

Только теперь ему ничего не надо.

Удушающая волна накрыла Тихаря. Он попытался вздохнуть и не смог. Как будто многопудовая плита навалилась на грудь.

— А-а-а…

Что-то тяжелое затопало рядом с ним, а потом стихло.

Медсестра Мария Васильевна довольно шустрой для своих лет и комплекции рысцой пробежала по коридору.

— Александр Иванович! — пожилая женщина с шумом открыла дверь в кабинет врача: — Помирает…

Через минуту Мирзоян стоял в палате перед кроватью хрипло дышащего Тихаря.

— Помираю совсем… — Больной с трудом открыл глаза и уставился на белый халат Мирзояна. — Говорить хочу с тобой. — Он глядел на врача.

— Вам нельзя, — попытался остановить его тот.

— Можно, мне все… можно, — хрипло выдохнул Тихарь. — Пусть она уйдет. — Он едва ворочал языком.

Александр Иванович обернулся к медсестре:

— Лучше его не волновать. Оставьте нас, Мария Васильевна.

Та, скорбно поджав губы, вышла из палаты.

Тихарь с минуту лежал молча. Он собирался с силами, готовясь к разговору.

— Слушай меня… Я — вор в законе Тихарев Алексей Иванович. Богатым тебя сделаю, если выполнишь, что скажу. — Он торопился, сглатывая гласные, боялся, что не успеет. — Поедешь в Москву… Артем Семенович Беглов, телефон… — Он продиктовал московский номер. Скажешь, от меня, от Тихаря. Теперь запоминай, где казна спрятана… Он прошептал несколько незнакомых для Мирзояна слов. — Передай, он поймет. Ты слышишь меня? — вдруг встрепенулся он.

— Да, да, — от волнения голос врача стал прерывистым.

— Сделай, как говорю. Они тебя не тронут, не бойся. А за это… Тихарь смолк. — Пригнись, парень, сюда, я ничего не вижу.

— Здесь я, здесь.

Умирающий нашарил руку врача и вцепился в нее, как утопающий хватается за соломинку. Это на короткое время придало ему силы.

— Поселок «Дружба», станция Тайнинская, с Ярославского вокзала. Адрес… запоминай. — Он продиктовал название улицы и номер дома. Это мой дом. Балкончик там с зеленой решеткой… над терраской. Скажи, родственник, ключи в моей сумке найдешь. Не бойся, там народ… простой… — Последняя фраза далась ему с трудом. — Клад… в подвале зарыт. Под бочкой… Половина — твоя. Вторая — адрес в сумке… В Рыбинск отвезешь. Долг это мой. Повтори!

Мирзоян, как зачарованный, повторил слово в слово все, что прерывающимся голосом только что шептал старик.

— Память у тебя хорошая, — с огромным облегчением выговорил Тихарь. Он шумно вздохнул, громадный груз упал с души. Показалось, что стало легче дышать. — Сделай, как говорю. Артема не бойся. Где казна, укажи им, не тронут. А что в доме зарыто — тебе половина. Никто не знает. Сделай… Грех большой на мне.