– На Рождество приедете? Для Элизы очень важно провести его вместе. Можете остаться до Нового года, до Эпифании, как хотите. Пожалуйста.

– Что она сказала? – спросила я, едва он положил трубку.

– Похоже, согласилась, – ответил отец и, пытаясь успокоить меня, выдавил улыбку, которая вышла довольно печальной.

Я ухватилась за это «согласилась», игнорируя «похоже». Я не справлялась одна, я отчаянно нуждалась в ней. Без нее повсюду были пустоты, в которые я проваливалась: на уровне груди, бедер, на полу под ногами. Если бы я сейчас зашла в гостиную и увидела, как она сидит там на диване, переключая каналы, я бы рассказала ей про Лоренцо? Спросила бы совета? Нет, мне нужно было лишь сидеть у нее на коленях, обхватив руками за шею. «Ты меня любишь?» И слушать, как наполняется ее голосом ответ – утвердительный, однозначный.

Но ее со мной не было. Была Беатриче.

Второго декабря я, согласно ее инструкциям, спряталась за баком с сухими ветками с боку гаража и стала ждать. В 14:10 дверь поднялась ровно настолько, чтобы я могла пролезть на четвереньках, и потом сразу опустилась. Беа встретила меня в халате, с очищающей маской из глины на лице. Она спешила и сделала мне знак следовать за ней – тихо, бесшумно: в доме шли напряженные приготовления к какой-то поездке. Мы заперлись у нее в комнате, и я ошеломленно застыла при виде распахнутого шкафа, набитого снизу доверху, – туда словно два магазина одежды втиснули. Беатриче усадила меня на стул перед зеркалом. Стола у нее не было – зато был туалетный столик. Чтобы сэкономить время, она заранее разложила на нем тени, пудры, карандаши и помады, все в огромном количестве.

– Мне ничего этого не нужно, – сказала я.

Беа ткнула пальцем в зеркало, вынуждая меня взглянуть на свое отражение.

– Видишь? У тебя ни одного прыщика нет, – изрекла она. – Уже из-за одного этого нужно считать себя счастливицей и научиться нормально краситься. Не прячься, покажи себя! Ты должна сказать: «Я крутая телка. Смотри, Лоренцо, и изнемогай».

Я глянула на свое бесцветное лицо, на броские цвета помады. И скептически заметила:

– Я буду как клоун. Я же не ты.

– Все могут быть как я.

И на этой фразе нужно задержаться. Беатриче действительно произнесла ее: вот она здесь, в моем дневнике. Я прямо вижу перед собой ее лицо, уверенное, властное. Как оно выговаривает эти слова, которые теперь, по прошествии времени, выглядят бесстыднейшей ложью.

Все могут быть тобой, Беатриче? Издеваешься? Ты их когда-нибудь считала – этих девушек по всему миру, которые подражают тебе, гонятся за тобой и неизбежно терпят неудачу? Девочек, которые мечтают стать похожими на тебя, когда вырастут, что невозможно. Жаль, ты не видела, как я регулярно пыталась сделать селфи. И, знаешь, в итоге я всегда сдаюсь, потому что не выдерживаю сравнения с тобой.

Итак, вернемся снова в тот день. Я залезла на стул, напряженно прислонившись к спинке и вцепившись руками в подлокотники.

– Не хочу ничего менять. Только понять, нормально мне так или нет.

– Нет, не нормально. Тебе нужен цвет.

– Что?

– Вот это. – Беатриче взяла коробочку, показала мне: – Не бойся, оно не кусается. Это просто пудра, которую наносят на скулы. – Она начала терять терпение. – Это блеск, это тушь – необходимый минимум, если хочешь пойти на свидание. Иначе можешь и дальше зарастать мхом в своей комнате.

– Но это будет обман.

– Да? А в письме все было правдой?

Я сдалась. Закрыла глаза и позволила ей делать свое дело. Беатриче принялась за мои губы, щеки, веки. Снизу долетали обрывки дискуссий насчет того, кто должен ехать с сестрой Беатриче, а кто остаться дома; насчет сумки – какую взять; насчет игровой приставки – нужно выключить. Возражения, оскорбления, взрывы гнева: «Беа, Беа, всегда только Беа! Это нечестно, мы из-за нее вечно выходные теряем!» Да, в этом доме тоже, наверное, непросто живется.

– Теперь можешь на себя посмотреть.

Я ничего особенного не ожидала – ведь я просто удовлетворила прихоть подруги. Но когда увидела себя в зеркале, испытала настоящий шок.

– Ну что, неплохо я справилась? – подмигнула Беатриче. – С самой первой секунды, как я тебя увидела, помнишь? В ресторане. Я подумала: «в ней что-то есть». И вот, пожалуйста, это самое «что-то».

Сколько мне теперь было лет? Семнадцать, восемнадцать? Зовущие губы, почти как у Бритни Спирс; глаза, подведенные черным, уже не кажутся детскими. Мне словно действительно внушили, что я «крутая телка».

– Теперь остальное, и через две минуты мне надо смывать маску. Вставай, я посмотрю, как ты выглядишь.

Я поднялась со стула. Беатриче, поставив меня перед зеркалом в полный рост, под яркий беспощадный свет, присела, изучая мою фигуру.

– Толстовка, в общем, ничего.

– Это Pennywise!

– Без разницы. Агрессивная, оставим ее. Но джинсы – ни в коем случае. – Она поднялась, обошла вокруг меня. – Не видно задницы, а задница – это очень важно. Ты не оставляешь мне выбора.

Никогда этого не забуду. С этой маской на лице, которая уже высохла и потрескалась вокруг носа и рта, Беатриче взяла стул, поставила перед шкафом, забралась на него и принялась вытаскивать с верхней полки пакеты с какими-то свитерами, детский лыжный комбинезон, блестящий балетный купальник. Пока не достала их.

– Ты что! – остановила я ее.

– Я тебе обещала.

– Они твои; они только тебе подходят.

Она пристально взглянула на меня:

– Ты наденешь их первой. Так будет справедливо.

Она уложила краденое на кровать. Несколько секунд мы молча смотрели на них; они ослепляли, оглушали, соединяли нас до самых глубин, в которых сейчас происходили трансформации.

С лестницы донесся властный голос:

– Беатриче! Ты готова?

– Да, мама! – крикнула Беа и обернулась ко мне: – Давай, надевай их!

Я больше не сопротивлялась. Сняла штаны из Биеллы, бросила на пол, надела джинсы. Метаморфоза была очевидной.

Беатриче кивнула. Она была Франкенштейном, я – ее созданием.

Схватив мою руку, она снова потащила меня вниз, подняла дверь гаража, вытолкнула меня наружу. Я крадучись побежала вдоль калиток и изгородей к своему «кварцу», припаркованному на три дома дальше, поскольку выяснилось, что мама Беатриче «не в восторге» от ее новой подруги. Я отвлекала ее дочь от подлинных целей. Не умела ни одеться, ни причесаться. И потом, какие тайны кроются за моим переездом сюда? Наша дружба, переместившись в подполье, стала еще более нерушимой. А я даже не успела поблагодарить ее, подумала я, усаживаясь в седло.

* * *

Ангар, одинокий домик, дальше – ничего; леса и поля. Я заранее нашла в справочнике виа Рипамонти и запомнила дорогу: