играла роль младшей сестренки, – так же, как и в тот день, когда эта роль принесла нам удачу в «Розе Скарлет», – и ни разу этому не воспротивилась. Мало того: я не ограничилась этой пассивной ролью, а даже очень сильно поспособствовала тому, чтобы Беатриче Россетти превратилась в божество (или в монстра, как некоторые любят говорить), которым она является сейчас. Вернее, которым кажется. Но почему?

Потому что она меня любила.

Она защищала меня, обнимала, доверяла секреты – и я велась. Например, случай с ведром. Когда это было? Я беру дневник, тот самый, с замочком. Листаю его: предпоследняя среда перед Рождеством. В тот день на выходе из школы нас с Беатриче атаковала делегация амазонок из технического лицея. Никто эту историю не знает, но у меня она записана и подчеркнута красным.

Их было пять человек. Верхом на сверкающих скутерах, в шлемах с опущенным забралом, с разметавшимися по плечам волосами. Они появились внезапно, загородили нам дорогу, окружили.

– Куда это ты собралась? – бросила мне одна, как настоящая шпана, и заглушила мотор. Я, не веря своим ушам, вопросительно взглянула на Беатриче.

– Ты, Россетти, – вмешалась другая, – можешь идти. А шлюха останется.

Шлюха – это было про меня. Никто до сих пор еще не придавал моей персоне такого значения. Ребята из нашего лицея, вместо того чтобы сесть на скутеры и разъехаться по домам, задержались в предвкушении событий. На некотором расстоянии начали собираться группки зрителей.

– Помой рот с мылом, – ответила ей Беатриче. – Еще раз назовешь мою подругу шлюхой – разукрашу морду.

Она взяла меня за руку, попыталась протиснуться между амазонками, но они сомкнули ряды и сняли шлемы.

– Отойдите! – приказала Беатриче, однако те не двинулись с места. Она осмотрела их с презрением: – Советую чаще антибактериальным «Топексаном» пользоваться.

Я не думала, что наезд – хорошая идея, но как я могла сказать ей это? В воздухе повисла агрессия. Мне было страшно.

– Россетти, как это получается, что количество дерьма в тебе все время увеличивается? Сколько я тебя знаю, ты из себя строишь мисс Италию. Но не припомню, чтобы ты хоть раз выиграла, – сказала толстая брюнетка с густыми бровями и жирно подведенными глазами. – Ты мне больше нравилась, когда надувала пузыри из тюбика в рекламе Crystal Ball.

Они рассмеялись. Все впятером. Засмеялись в отдалении наши одноклассницы, прикрывая рты рукой. Смеялись все девчонки лицея – фальшивые, подлые, никогда бы не осмелившиеся вякнуть что-то Беатриче в лицо; можно догадаться, что они говорили за ее спиной.

Я тревожно взглянула на Беатриче. Она была спокойна.

На колокольне в дуомо пробило половину второго. Парковка для учеников была по-прежнему заполнена. Казалось, разошлись только учителя. Ставни на окнах были заперты. Сирокко гнал с пирса обрывки бумаги, пластиковые пакеты, наполнял воздух тяжелой влагой; море бушевало, острова исчезли за пеленой. На площади остались лишь подростки – поистине апокалиптическая сцена.

– Я поняла, кто ты, – просияла Беатриче. – Ты та толстуха с сестрой-толстухой и матерью-толстухой. Это ты два года назад на хореографии обожралась рулетиками, а потом свалилась со сцены. – Она улыбнулась. – И больше на занятиях не появлялась почему-то.

Публика заколебалась, переметнулась на сторону более сильного противника. Беатриче заметила это:

– Ты – говноподруга Валерии Лоди.

От этого имени меня пробрал озноб. Оплеванная девчонка слезла со скутера, бросилась к Беатриче, но та среагировала быстрее – увернулась и отвесила ей хлесткую оплеуху во всю щеку, а потом еще одну, и еще одну, да так агрессивно, что я испугалась. Я отвела глаза и заметила на дороге синьору Марки, собиравшуюся садиться в свой «твинго». Она всегда уходила из школы последней – думаю, потому, что накрывать самой себе на стол, готовить для одной себя очень тоскливо, даже если ты привык делать это из года в год. Она потрясенно застыла, но потом быстро направилась к нам. В глубине души я поблагодарила ее, но, глядя, как она бежит с раскрасневшимся лицом в своих серо-коричневых чулках, не удержалась от вопроса: интересно, она еще девственница?

Синьора Марки за секунду погасила ссору:

– Вы из какой школы? Зачем в наш лицей пожаловали?

Амазонки едва слышно, опустив глаза, пробормотали в оправдание какое-то объяснение. Она обратилась к Беатриче:

– Я видела, что ты сделала. Замечание в журнал.

– Почему? Вне школы я делаю, что хочу.

– Что ты говоришь? – Синьора Марки заинтересованно подняла брови. – Любопытно узнать, с чего ты это решила?

– Не отвечай, пожалуйста, – прошептала я Беатриче.

– И вы все тоже послушайте, – крикнула Марки стоячему партеру у стены и сидячему партеру на скамейках для курящих. – Дополнительная лекция по правоведению, или, если хотите, по моральной философии.

Большая часть учеников испарилась. Было уже поздно, дома стыл обед, да и моральная философия и тем более правоведение не могли конкурировать с девчачьей потасовкой.

– Ты ставишь себя выше закона, Россетти?

Беатриче приняла свой самый надменный вид:

– Закон запрещает давать пощечины? Нужно сообщить моим родителям, а то они не знают. А за эту площадь и мой отец налоги платит.

Марки молча рассматривала ее, потом сказала:

– Есть законы официальные, такие, как Конституция, Гражданский кодекс, Уголовный кодекс. И есть неписаная мораль, которая не только правит обществом, но и определяет смысл нашей жизни.

– Чего не видно, того не существует, – парировала Беатриче.

– Тогда завтра мы читаем «Антигону», но прежде ты зайдешь к директору.

Синьора Марки пошла прочь, проворно ступая на своих невысоких каблуках.

Ее юбка до колен и заурядное пальто, какие носят низкооплачиваемые преподаватели, так и сочились одиночеством. Она выглядела такой слабой. Открыла дверцу, закрыла, тронулась с места. Беатриче прокомментировала:

– Лучше бы пару раз потрахалась в своем «твинго».

Присутствующие захихикали, даже брюнетка с отпечатанной на лице пятерней. Мне было неприятно: я видела в Марки свое отражение, себя через двадцать лет. Считала ее образцом твердости, стойкости духа, воплощением сути, которая всегда должна торжествовать над формой. Но не решилась ее защитить.

Ладно, подумала я, главное, что все кончилось.

Однако в 13:45 появилась Валерия.

* * *

– Шлюха, – сказала она, слезая со скутера.

Перед этим амазонки указали на меня пальцем: вот она. А я едва успела заметить ее и голубой «тайфун» с надписью Vale’83 на задней фаре. Она на два года старше него – удивилась я, считая на ходу, – и на три года старше меня; я старалась не бежать к своему «кварцу», чтобы не прослыть трусихой, и в то же время стремилась забраться на него как можно скорее.

Валерия Лоди выглядела как нормальная, приличная девочка. Позже я узнала, что после лицея она уехала учиться в Пизу, потом вернулась в Т. и теперь работает урологом в больнице. Замужем, двое