тонкие руки, — он продолжал перечислять внешние особенности Майи, пока все его представления об этой чудесной героине не сошли на нет. — Кажется, это все, что я помню.

— Плохой из тебя сочинитель, но этого описания вполне достаточно. Только скажи мне, почему ты не можешь выдумать чего-нибудь еще? Это ведь созданный тобою самим герой, так что совершенно позволительно добавить ему еще каких-то необыкновенных, запоминающихся черт, например, раскосых глаз, смуглой кожи, жемчужных волос или чего-нибудь подобного.

Бран внезапно нахмурился так, словно по-своему занимательная идея девочки не только совершенно не пришлась ему по душе, но и затронула его чувства.

— Не думаю, что это так уж необходимо, — серьезно заявил он. — Ниса, хочу тебе признаться вот в чем. Я совершенно ничего не смыслю в сказках. Более того, вовсе не умею сочинять какие-то немыслимые истории, будь они неладны. Потому мне пришлось рассказывать Морлею о том, что когда-то было реа… — хотел закончить юноша, но язвительный голос Фица, подобно смерчу в пустынной долине, прервал Брана на полуслове.

— О! Так ты еще жив, — надменно бросил только что очнувшийся светловолосый юноша. — Жаль, конечно. Я-то подумал, что нам не придется вновь выслушивать твои нудные речи о растениях и прочей ерунде.

Ниса с силой сжала листок в руках так, что он замялся. Лицо белокурой девочки, подобно обманчивой погоде, враз переменилось. Не скрывая своего гнева, она испепеляла Фица убийственным взглядом, будто хотела своей яростью прожечь в юноше дыру.

— И где ты шатался все то время, пока мы сидели в богом забытой клетке? Небось чай пил со здешними монстрами? Они же тебе почти как семья, такие же странные и неестественные, — сказал Фиц, вставая с земли и лениво потягиваясь, подобно сонному хорьку. — И чего мы молчим? Я все-таки прав?

Парень тщетно старался настроить Нису против Брана — гнев ее неизменно обращался лишь на него самого.

— Ну и ладно, хотите молчать, голубки, милости прошу. Только вот я не позволю вам сидеть тут так близко… так близко, будто вы помолвлены, — последние слова Фиц буквально выговорил по слогам, так ядовито и гадко, что у Брана пробежала по спине стая колких мурашек.

«Почему он так легко позволяет себе манипулировать чувствами Нисы? Разве настоящая влюбленность проявляется так отвратительно?» — недоумевал Бран.

Ниса не сдвинулась ни на йоту. Уткнувшись в желтый листок, она стала рисовать описанный Браном портрет, не обращая внимания на эмоциональные всплески своего нерадивого кузена.

— Приятель, ты будто не с той ноги встал, — медленно протянул Девин, все это время лежащий чуть поодаль остальных, наблюдая всю безрадостную картину целиком, подобно тому, как искушенный зритель наблюдает очередную театральную постановку. — Кажется, ты совсем недавно каялся и не хотел быть таким несносным, а, Фиц? — Девин знал, что нахальный юноша взял с него обещание не болтать об их личном разговоре, но выслушивать очередной лепет избалованного мальчишки ему вовсе не хотелось. — К тому же своими криками ты можешь разбудить Арин, а для нее крепкий сон сейчас очень важен. Хоть она и излечилась от физических увечий, эмоционально до сих пор была подавлена.

Фиц неразборчиво хмыкнул что-то себе под нос, вновь усаживаясь на сырую землю и гневно озираясь по сторонам.

— Бран, действительно, не хочешь нам рассказать, где ты был все это время? — с неподдельным интересом спросил Девин, радуясь тому, что с его помощью неприятная ситуация была в полной мере исчерпана.

Бран рассказал ребятам все, точнее, почти все, что случилось с ним вчера на закате дня: про Морлея с его совершенно странными и чудаковатыми прихотями, про возможную казнь детей и угрозы, высказанные Конунгом так легко, что в них невозможно было усомниться; про портрет Майи и вредного лягушонка Каппу с его преувеличенно важными речами о человеческой глупости и полоумии. Умолчал юноша лишь о том, что касалось сути самой его истории и вопросов, ответы на которые Каппа пообещал ему выведать у Морлея в обмен на рисунок. Этого он не мог рассказать, считал, что сейчас неподходящее время.

— Понятно. То есть, пока мы тут били баклуши, ты, можно сказать, защищал наши жизни? — задал риторический вопрос Девин, скрестив руки на груди. — Спасибо тебе, Бран. Я не знаю, по какой причине жители Топи решили, что у тебя подвешен язык, но раз мы до сих пор живы, значит, они правы.

Фиц лишь слегка хмыкнул, совсем не растроганный благодарственной речью, а Ниса молча продолжала черкать угольком по тонкой измятой бумаге.

За разговорами и трапезой, к обеду принесенной уродливыми ящерами в просторную клетку, дети и не заметили, как утекли светлые полуденные часы. Когда светоч дня сменили вечерние сумерки, Девин, Арин и Фиц улеглись на сырую землю, дабы насладиться мирным сном, и только Ниса с Браном молча сидели друг подле друга, дожидаясь прихода стражей. Спустя несколько минут, девочка не спеша протянула Брану свое творение, нарисованное одним лишь угольком, истертым практически в пыльную труху.

— Держи. Только помни о своем обещании, — сказала Ниса, внимательно вглядываясь в лицо светящегося от счастья Брана. — Удачно вышло?

— Чудесно! — выкрикнул Бран, совершенно пораженный художественной работой, проделанной Нисой за столь короткое время, и немного приосанившись, добавил: — Думаю, именно так она и выглядела, — он тронул пальцами черный портрет Майи.

Нисе на секунду показалось, будто девочка на рисунке походит на Брана. Вернее, будто бы являлась частью его самого. Черные волосы, томный, практически прозрачный взгляд, направленный на смотрящего из-под густых ресниц, и длинная шея. Все внешние черты героини отражали самого юношу. Только глаза у Майи были чернее самой темной тучи, как сказал сам Бран. У него же были совершенно другие — серые, полупрозрачные, как вода в чистом колодце.

— Бран, ты хотел мне что-то рассказать. Откуда в твоей голове возникла эта героиня? — осторожно спросила Ниса, пораженная этим чудным сходством, бросающимся в глаза.

— Я хотел сказать, что Майя… — заговорил юноша, но высокий голос Каппы, появившийся из ниоткуда, резко прервал его.

— Сказитель, тебя уже ждут, — сказал лягушонок, внимательно осматривая Нису с ног до головы. — О, Конунг, люди такие страшненькие. Прямо сказать, не понимаю, как ваш род дожил до нашего времени… — с пренебрежением добавил он.

— Что это за странное существо? Неужели тот самый вредный лягушонок, о котором ты рассказывал? — обратившись к Брану, спросила Ниса, будто не замечая сказанных Каппой грубых слов.

— Попрошу вас не швыряться такими ядовитыми словечками, мисс, — выпалил опешивший лягушонок. — Все же я — правая рука самого Конунга Морлея, и от моего слова может зависеть ваша и без того хрупкая жизнь.

Бран мотнул