протиснулись через вкопанные бревна и оглянулись. По обеим сторонам заросшей травой и едва заметной мощеной «кошачьими лбами» дороги высились джунгли, сквозь которые торчали там и сям покосившиеся черные кресты, колонны и обелиски.

– Жутковатое местечко, – сказал Алик, невольно оглядываясь. – Не сравнить с кладбищем в Сидневе. И дождь собирается, смотри, как потемнело.

– Помнишь, куда? – спросил Шибаев, не отвлекаясь на пейзажи. – До дождя успеем. Сфоткаем и назад.

– Сто метров по дороге, потом вправо и вверх. А там искать часовню с колоннами и куполом. Тут их немного, найдем.

Они пошли по дороге, цепляясь за гибкие колючие плети ежевики. Алик все время оглядывается – торчащие в зарослях кресты напоминали ему неподвижные фигуры притаившихся людей. У него было богатое воображение, и ему стало не по себе. На кладбище стояла тяжелая гнетущая настороженная тишина; над ними висело низкое потемневшее небо. Здесь был уже вечер – заросли сливались в глухой мрачный фон. Какие-то черные быстрые птицы перепархивали с ветки на ветку, вскрикивали тонко и нежно, словно боялись нарушить тишину. Резко и тяжело благоухала потревоженная трава. Алик уже был не рад, что предложил вылазку в Бобровники, и поспешал, стараясь не отставать, за широко шагающим Шибаевым. Тот вдруг остановился! Алик с размаху уткнулся лицом ему в спину и выдохнул испуганно:

– Что?

– Вроде поворот! Оно?

– Кажется…

Шибаев свернул направо, зашагал по крутой, едва видной узкой дороге, отшвыривая ногами буйные зеленые заросли крапивы, кипрейника, каких-то стеблей с мелкими желтыми и лиловыми цветочками, спотыкаясь и перешагивая через мраморные обломки колонн. Еще через сто метров они увидели в глубине зарослей часовню с куполообразной черной металлической проржавевшей во многих местах крышей.

– По-моему, здесь! – Шибаев остановился. – Оно тут одно, других нет. Дрючин, ты живой?

– Не знаю! – Алик обрывал с себя налипшие колючки. – Старику Мольтке хватило бы и Сиднева, нечего было тащиться. Тем более его интересует Старицкий, а не застреленная Каролина. И вообще скоро ночь.

– Четыре часа всего. Ты же сам предложил. Боишься мертвяков? Здесь никого нет, Дрючин, не рохай. Идешь?

– Иду.

Шибаев вдруг остановился, рассматривая что-то на дороге.

– Что? – Алик тоже остановился.

– Тут недавно кто-то прошел, – сказал Шибаев. – Ветки сломаны… Смотри! Здесь и здесь.

– Кто? – Алик испуганно оглянулся. – Животное?

– Животное не ломает веток. Человек.

– Откуда здесь человек? – не сразу сумел выговорить Алик, озираясь.

– Значит, нечеловек. Пришли!

«А кто?» – хотел спросить Алик, но не решился.

Они стояли перед четырехугольной часовней под покореженным куполом – на самом верху росла тонкая березка, – созерцая выщербленные пологие ступеньки, четыре мраморные колонны, увитые диким плющом, вывалившиеся кирпичи, открывающие зияющий проем внутрь черной пасти часовни.

– Дверь взорвали, – сказал Шибаев, нагибаясь и рассматривая битые кирпичи. – Причем недавно. Осколки свежие, трава примята.

– Взорвали? Зачем?

– Чтобы войти внутрь, Дрючин. Тем лучше, теперь мы тоже войдем. Фонарик с собой?

– Подожди, ты хочешь сказать, что кто-то взорвал вход в часовню? – недоверчиво повторил Алик.

– Именно это я хочу сказать. Уже сказал. Не отставай!

Шибаев переступил порог и первым вошел в часовню. Осколки кирпичей трещали под ногами. Он шел впереди, сомневающийся Алик в арьергарде. После каждого шага он оглядывался назад и видел в неровном проеме темно-серое хмурое небо и трепещущие ветки кустов.

– Взорвали, – бормотал Алик. – Какой идиот будет шляться по кладбищу и взрывать склепы? – Тут ему пришло в голову, что они тоже шляются по кладбищу, правда, ничего не взрывают. – А если бы этот… диверсант ничего не взорвал и вход в часовню оказался заваренным наглухо, что тогда? – развивал мысль Алик. – Странное совпадение, однако. И что бы это значило? Или случайность? Случайность? Этот как?

Даже буйная фантазия Алика не взялась бы объяснить подобную случайность. Надеюсь, он уже ушел, не хотелось бы наткнуться… тем более у него взрывчатка. Получается, они идут с ним параллельным курсом. С ними все ясно, они здесь по делу, а этот зачем?

Тонкий луч фонарика осветил квадратное помещение с двумя рядами прямоугольных черных чугунных плит, и Алик наконец замолчал. Они стояли, рассматривая могильные плиты. Алик принялся считать вслух – их было тринадцать. Семь слева и шесть справа. В угловых нишах, обрамленных по периметру каменной резьбой, сохранились остатки фресок святых. В глаза им бросились несколько сохранившихся ярко-голубых и золотых фрагментов. Вездесущий вьюнок обвивал могильные плиты и достигал середины стен.

– Почему тут череп с костями? – спросил Шибаев, нагнувшись и рассматривая одну из плит. – Никогда раньше не видел. Череп и крест вместе.

– Это Адамова глава, раньше ее помещали на плитах и памятниках, – объяснил Алик. – Христианский символ.

– Череп с костями – христианский символ? Почему Адамова? По-моему, он жил до христианства, нет?

– Да. По легенде прах Адама был закопан на Голгофе, где распяли Христа. Его кровь омыла череп от греха и дала надежду на спасение. Череп и кости значат спасение, Ши-бон. Какой там год?

– Тысяча семьсот девяносто третий. Иван Степанов Старицкий, действительный статский советник, честный гражданин, супруг и отец…

– А теперь посмотри на последнюю плиту справа, там должна быть Каролина…

– Есть! Каролина Мария Элеонора Старицкая, урожденная Бергманн, тысяча восемьсот восемьдесят шестой, тысяча девятьсот одиннадцатый… – Он запнулся. – Дрючин, плиту поднимали! Смотри, щель! А ну подмогни!

Они уперлись в тяжелую плиту, она подалась, и на них пахнул тяжелый сырой дух подвала. Они стояли над черной дырой, на дне которой покоился потревоженный гроб с прахом Каролины. Шибаев посветил в дыру фонариком. Неяркий луч скользнул по гробу, полузакрытому крышкой, – в нем неясно виднелось серое скомканное тряпье. Алик отпрянул и спросил:

– Что теперь?

– Я не пролезу, – сказал Шибаев. – Придется тебе, Дрючин! Я подстрахую.

– А зачем вообще туда лезть? – Алик отступил еще на шаг.

– Чтобы узнать, что он там делал.

– Кто? – Алик снова оглянулся. Ему было не просто не по себе – стало страшно.

– Кто взорвал вход. Или так и уйдем? Неужели неинтересно?

«Ничуть», – хотел сказать Алик, но только дернул плечом и промолчал. Лезть в черную дыру ему не хотелось, и он уже ругал себя за длинный язык: с какого такого перепугу он предложил искать усыпальницу Старицких? Промолчи он, Ши-бон и не вспомнил бы, занятый своей неадекватной истеричкой. А Мольтке и подавно обошелся бы…

– А если там крысы? – Алик цеплялся за последнее.

– Там нет крыс, – терпеливо отвечал Шибаев.

– Откуда ты знаешь?

– Крысы – в городе, а здесь в крайнем случае кроты, они не кусаются. Давай, Дрючин, потом будешь рассказывать внукам, как вскрывал старинную гробницу с привидениями. Там низкий свод, так что пригнись.

При упоминании о привидениях Алику в голову тут же полезли всякие страшилки о призраках