из Ташкентского университета он был уволен как «неблагонадежный», то стал вести прием больных у себя на дому. Вместе с ним жил и сын Алексей, на которого легла обязанность вести запись больных, число которых с каждым днем возрастало, следить за порядком в очереди. В назначенный день сын вставал в пять утра, поскольку с ночи под окнами дома уже собиралась большая толпа. Через полтора-два часа месячная норма – 400 человек уже достигалась. Принять доктор в день мог только 15–20 человек, так как с каждым разбирался досконально. По-прежнему доктор и слышать ничего не хотел о вознаграждении. Но больные хитрили, и Алексей по окончании приемов находил то здесь, то там трехрублевки, пятерки, а некоторые больные заносили в кухню в корзинках еду. Про «подарки» Войно-Ясенецкий ничего не знал, зато Софья Сергеевна получала возможность лучше кормить детей, изголодавшихся за время отсутствия отца.

Было еще одно место в Ташкенте, где Луку ждали, принимали, внимательно выслушивали его сообщения. Это были заседания Хирургического общества. Во второй половине 1920-х годов здесь часто обсуждалась модная тогда тема переливания крови. В 1926 году в Москве врач и философ А. А. Богданов, рьяный поборник нового метода, основал первый в стране Институт переливания крови. В дискуссиях Общества участвовал Войно-Ясенецкий. Он даже однажды продемонстрировал операцию непосредственного переливания крови от донора к реципиенту: из сосуда в сосуд. Сам Войно-Ясенецкий не был страстным поборником этого метода и обосновывал возможность его применения в экстренных случаях. Но и в Москве, и в Ташкенте были свои нетерпеливые исследователи…

По воскресеньям и праздникам епископ служил в расположенной неподалеку Сергиевской церкви. Жители Ташкента, в том числе узбеки, очень почитали святителя и часто обращались к нему за разрешением семейных и бытовых конфликтов. После литургии его обычно провожала большая толпа. В день именин владыки, 31 октября, верующие не умещались даже в церковном дворе, а дорога от его дома к храму была сплошь усыпана цветами.

Вернувшийся из ссылки епископ Лука нашел глубокое нестроение в своей епархии. Что же произошло в Туркестанской епархии за время его отсутствия?

С одной стороны, «тихоновцы» продолжали подвергаться атакам со стороны «живоцерковников», которые имели большее число храмов и духовенства, покровительство со стороны власти, а также материально-финансовые возможности для своей деятельности. К тому же обновленческое ВЦУ уделяло самое пристальное внимание Среднеазиатскому региону, считая его одним из центров противоборства «обновленчества» и «староцерковничества».

Из выступления А. И. Введенского на объединенном пастырско-мирянском собрании в Москве

18 сентября 1927 г.

Обновленчество там [в Ташкенте] чрезвычайно сильно, но есть староцерковничество. Здесь я остановлюсь на характеристике среднеазиатского староцерковничества. Как известно, в Ташкенте долгое время пребывали староцерковнические епископы. Там побывали: Андрей Ухтомский, Арсений, бывший Новгородский, Никандр Феноменов и др. Я нарочно обращаю ваше внимание на это, потому что это делало наше положение не особенно легким. Тамошнее староцерковничество идейно возглавляется епископом Лукой Войно-Ясенецким. Епископ Лука – известный хирург, бывший профессор хирургии Ташкентского университета. Правда, сейчас он не занимает кафедры, но его слава европейского хирурга, обаяние его личности (он бесплатно принимает больных), незаурядное красноречие, очень помпезная наружность… всем этим, а главное, своей энергией он производит очень сильное впечатление на тихоновцев того края.

Вестник Священного синода Православной Российской церкви. 1927. № 9—10 (22–23). С. 12.

С другой стороны, среди сторонников Патриаршей церкви оформились различные враждовавшие между собой группы верующих. «По приезде в Ташкент, – писал Лука местоблюстителю патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому), – я нашел тяжелое разделение в православной пастве, дошедшее до непримиримости и даже вражды». Неблагополучие в «тихоновской» среде давало обновленцам многочисленные поводы для дискредитации староцерковного духовенства.

Лишь во второй половине 1924 года «тихоновцам» удалось зарегистрировать две общины, а затем получить разрешение на пользование вокзальной Благовещенской церковью и городской Сергиевской церковью. Как отмечали обеспокоенные обновленцы, грядет появление «тихоновского» епископа. И действительно, указом патриарха Тихона от 25 января 1925 года им был назначен с титулом «Семиреченский и Верненский, временно управляющий Туркестанской епархией»… преосвященный епископ Черноморский Сергий (Лавров)!

Это было второе появление епископа Сергия в Туркестанской епархии, вызвавшее в религиозной среде двоякое отношение. В отсутствие епископа Луки он должен был, замещая его, править Туркестанской епархией.

Староцерковники, помня незавидные факты его биографии, в том числе и обновленческий уклон, волновались и возмущались. Многие уважаемые и авторитетные священнослужители не признали епископа Сергия своим временным управляющим, за что были запрещены им в служении. Но паства их не оставила, продолжала признавать своими духовными руководителями. Как констатировал епископ Лука, Сергий скомпрометировал себя в глазах всей ташкентской паствы временным признанием ВЦУ, а затем намерением снять сан и жениться.

В обновленческих кругах немало священников-обновленцев, особенно после посланий и воззваний Сергия о необходимости возвращения в «старую церковь», стали подавать заявления, в которых приносили покаяние. Сергий принимал их, не требуя от них публичного покаяния. О своих успехах в борьбе с обновленчеством и общем состоянии епархиальных дел Сергий докладывал вернувшемуся в Туркестанскую епархию епископу Луке.

Епископ Лука оказался в тисках несовместимых отзывов о своeм временном заместителе. В доме преосвященного Луки за епископа Сергия горой стояла занимавшаяся хозяйством и детьми С. С. Велецкая. Она утверждала, что вопрос «о православии епископа Сергия не может даже и подниматься, потому что он (Лавров) выше всяких разговоров и суждений, и что в их доме этот разговор не терпим»[92].

Митрополит Киевский Михаил (Ермаков), отбывавший ссылку в Ташкенте, также говорил о нeм как о достойном пастыре, которого многие из паствы полюбили за кротость, смирение и незлобие. Другие же утверждали, что видели Сергия посещающим публичные заведения, с папиросой в зубах, откровенно нарушающим посты, а то и с «девицами»[93].

Лука наметил восстановление церковного единства через примирение враждующих сторон. С этой целью он, по согласованию с местоблюстителем патриаршего престола Сергием (Страгородским), предложил епископу Сергию (Лаврову) снять наложенные им запрещения со священников, которые его не признали. Луке даже удалось добиться свидания с Сергием (Лавровым), который с декабря 1925 года находился под арестом. Но при встрече тот категорически отказался это сделать. Тогда по ходатайству Луки Сергий (Страгородский) своей резолюцией от 3 апреля 1926 года отменил запрещение в отношении туркестанских клириков и запретил в служении самого епископа Сергия (Лаврова), впредь до публичного покаяния.

Однако эти действия не вывели епархию из кризиса. Более того, наметилось новое напряжение. Ташкентский протоиерей Михаил Андреев, тот самый, что вместе с епископом Лукой в 1923 году отбывал ссылку по одному делу за борьбу с обновленцами, потребовал от правящего архиерея срочного размежевания с епископом Сергием (Лавровым) как с запятнавшим себя связями с обновленчеством и настаивал на этом основании на переосвящении храма, в котором тот служил. Епископ Лука сделать это отказывался – по