Укажем, что власти стремились извлечь максимально возможные антирелигиозные выгоды из «дела Михаловского». Материалы дела были представлены различным «литераторам», которые «по его мотивам» написали ряд художественных произведений, в центре которых – конфликт между ученым-материалистом и «религиозным фанатиком». Среди них роман М. В. Борисоглебского «Грань», пьеса К. А. Тренева «Опыт», драма Б. А. Лавренева «Мы будем жить!». Правда, все они особого успеха не имели и давно забыты.

По приезде в Котлас ссыльных поместили в лагерь, получивший название «Макариха», – за три версты от города, на песчаном берегу Северной Двины. Лагерь состоял из двухсот бараков, в которых целыми семьями жили «раскулаченные» крестьяне из многих русских губерний. Двускатные дощатые крыши бараков начинались прямо от песчаной земли. В них было два ряда нар и срединный проход. Во время дождей через гнилые крыши лились в бараки потоки воды.

Вскоре Луку перевели из «Макарихи» в Котлас и предложили вести прием больных в амбулатории, а несколько позже перевели как хирурга в котласскую больницу. Но ему недолго здесь пришлось оперировать. Скоро объявили о новом месте назначения – в город Архангельск, куда он добрался на пароходе. По прибытии, 25 августа 1931 года, прямо с пристани Луку доставили в горздравотдел, где ему вручили направление в 1-ю Советскую амбулаторию «для ведения ежедневного амбулаторного приема по хирургическим болезням».

Помещение, в котором ему суждено было работать, было маленьким, полутемным. Печи топили, но они дымили и тепла не давали. Не хватало ваты, бинтов, антисептиков, даже бумаги: рецепты писали на клочках, а истории болезни – на газете, фиолетовыми чернилами поперек печатного текста. В больничном коридоре всегда теснилась очередь. К хирургу записывалось по сорок-пятьдесят человек ежедневно.

В первый год жизни в Архангельске епископ был почти бездомным. Не только врачи больницы, но, как это ни удивительно, даже епископ Архангельский Аполлос (Ржаницын), встретили его довольно недружелюбно. Позже он поселился у народной целительницы В. М. Вальневой, проживавшей по адресу: Петроградская улица, 126. Она врачевала людей мазями (катаплазмами) при лечении разного рода гнойных заболеваний. Кстати, Лука всерьез заинтересовался ее опытом и привлекал к совместной научно-медицинской деятельности.

Живя в Архангельске, Войно-Ясенецкий обнаружил у себя твердую бугристую опухоль, возбуждавшую подозрение о раке. В начале марта 1932 года он обратился к постоянному представителю ОГПУ в Северном крае и попросил разрешения выехать в Москву или Ленинград для хирургического лечения. Одновременно он пишет на листочке из школьной тетради красными чернилами четким и разборчивым почерком письмо жене Максима Горького Е. П. Пешковой (1876–1965), возглавлявшей правозащитную организацию «Помощь политическим заключенным» (в 1918–1922 годах – Политический Красный Крест).

Письмо В. Ф. Войно-Ясенецкого в Политический Красный Крест

Архангельск

Петроградская ул., д. № 126

В Политический Красный Крест

Е. П. Пешковой

Я один из крупнейших русских хирургов, бывший профессор Туркестанского Университета, а с 1923 г. епископ Ташкентский и Туркестанский до конца 1927 г., когда, по прошению, уволен Синодом при Митрополите Сергии на покой. В 1923–1925 гг. отбыл ссылку в Туруханский край. 6.V.1930 г. арестован и в июне 1931 г. сослан на 3 года в Северный край. С конца августа 1931 г. живу в Архангельске и служу амбулаторным хирургом. Имею больное сердце (миодегенерация с часто повторяющейся недостаточностью сердца); кроме того, здоровье мое ослаблено тремя голодовками во время заключения. Мне 54 года. Недавно я нашел у себя в левой грудной железе твердую опухоль, которую считаю крайне подозрительной в отношении рака. Совершенно необходима скорейшая операция; с этим, и с моим диагнозом, соглашается единственный в Архангельске компетентный хирург-специалист, д-р Алферов[103], но вчера (1.III) он уехал в Москву на 3 недели, и доверить операцию остающимся здесь третьеразрядным хирургам я ни в коем случае не могу. Вместе с тем, при подозрении о раковом характере опухоли, никак нельзя ожидать возвращения д-ра Алферова. Ввиду изложенного я послал сегодня, через ПП ОГПУ по Северному Краю, заявление в Московскую Коллегию ОГПУ, в котором прошу о разрешении мне приехать для операции в Москву или Ленинград. Прошу Вас поддержать это ходатайство и ускорить ответ на него. Срок моей ссылки истекает 6. V 1933 г.

Епископ Лука

(доктор медицины Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий).

ГА РФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Д. 819. Л. 16–16 об. Автограф.

Приблизительно 16–17 марта 1932 года было дано разрешение выехать в Ленинград. По приезде туда Войно-Ясенецкий отправился в Научно-практический онкологический институт, директором которого был профессор-хирург Н. Н. Петров (1876–1964) – один из основоположников отечественной онкологии. Операция была сделана. К счастью, вырезанная опухоль оказалась доброкачественной.

В апреле епископ Лука возвратился в Архангельск, а в сентябре 1932 года его вызвали в Москву в Коллегию ОГПУ под предлогом пересмотра следственного дела. Особоуполномоченный в течение трех недель ежедневно подолгу беседовал с епископом. В его словах было много лести, он всячески превозносил Войно-Ясенецкого и как доктора, и как епископа. Он обещал хирургическую кафедру в Москве, намекая на необходимость только одного ответного шага – отказа от сана. Как вспоминал впоследствии архиепископ Лука, эти медовые речи «отравили ядом его сердце», и с ним случилось «тягчайшее несчастье и великий грех», он написал такое заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму»[104].

Заявление приняли. Копию Лука направил митрополиту Сергию (Страгородскому). В последней декаде октября Луку вернули в Архангельск, прибавив к ссылке еще полгода. Он продолжил работать «врачом хирургического кабинета».

В первой декаде декабря 1932 года Лука вновь обратился в Политический красный крест с просьбой оказать содействие «о досрочном освобождении и разрешении выехать в Кисловодск для лечения сердца». Но ответ пришел неутешительный: отказано и в пересмотре, и в выезде в Кисловодск[105]. Еще в одном обращении епископ Лука просил содействовать его выезду в Персию, где он сможет продолжить свою медицинскую деятельность. Но и в этот раз положительного результата не было[106].

Не зная, что предпринять и когда закончится ссылка, епископ написал митрополиту Арсению (Стадницкому) письмо с вопросом о возможности своего приезда в Ташкент. Из ответа он понял нежелательность возвращения. Написал Лука письмо и схиархиепископу Антонию (Абашидзе), который в 1906–1910 годах возглавлял Туркестанскую епархию и внес серьезный вклад в ее развитие. В то время схиархиепископ Антоний жил в Киеве в затворе. Лука поведал о своих сомнениях в правильности решения заняться исключительно хирургией. Схиархиепископ ответил, что не видит в этом поступке ничего неправильного.

В ноябре 1933 года Лука был освобожден и уехал из Архангельска в Москву. Первым делом он явился в канцелярию заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского). Его секретарь спросил:

– Не хотите ли занять одну из свободных архиерейских кафедр?

– Нет, – прозвучал ответ.

Впоследствии, неоднократно возвращаясь в своих думах к этому «нет», владыка Лука определил этот ответ, как начало «тяжкого