Осенний ветер срывал последние листья с деревьев, напоминая о скором возвращении холода. Она думала, что и эта зима будет такой же унылой, как и предыдущая. Ближе к Новому году в игровой появится пара праздничных гирлянд, а потом, в какой-нибудь из дней, детей нарядят в прошлогодние костюмы и представят поддельному Деду Морозу. Она уже давно, еще в доме малютки поняла, что бородатый дядька – никакой не волшебник, а один из тех типов, которые наклеивают бороду, чтобы заработать денег.

В прошлом году она видела, как так называемый Дедушка Мороз стаскивал красную шапку с лысой головы, а Снегурочка глупо хихикала, размахивая отстегнутой косой.

– Привет, можно к тебе?

Она повернулась на голос и, нахмурив лоб, изучающе осмотрела остановившегося рядом высокого темноволосого мужчину. На его лице, под усами, играла улыбка, но глаза показались ей печальными.

– Почему молчишь? – спросил он.

– Я с чужими дяденьками не разговариваю, – важно ответила она, вскинув голову.

Он еще шире улыбнулся.

– Тогда давай знакомиться. Меня зовут Володя. – Он протянул руку.

Она долго смотрела на широкую ладонь, не решаясь довериться странному, непонятно откуда взявшемуся человеку. Так уж получилось, что она росла скрытным и неразговорчивым ребенком. Дети сбивались в стайки, а она оставалась одна, наедине со своими мыслями, чувствами, страхами.

Он ждал, а она продолжала смотреть на его ладонь. Затем подняла взгляд к приятному лицу, оглядела одежду.

Наконец, спустив ноги с подоконника, придвинулась ближе и несмело вложила маленькую ладошку в его руку.

– Рината.

– Вот видишь, теперь мы знакомы. – Он крепко, но аккуратно сжал ее пальцы.

Ей показалось, что ладонь у него – очень твердая и сильная, но он не делал ей ничего плохого, и она решила, что может не волноваться.

– Хочешь погулять? Я знаю одно место, где тебе очень понравится.

Она настороженно покосилась на него.

– Меня не отпустят, – выдернула ручонку и отвернулась.

Из раскрытой двери ближайшей комнаты раздались голоса и детский смех. Ей вдруг захотелось, чтобы все видели, как этот большой, не похожий ни на кого из здешних работников человек разговаривает с ней. Пусть увидят, как он держит ее за руку. Хорошо бы вместе с ним пойти в то место, где, как он сказал, ей должно понравиться.

Опустив взгляд, она сказала совсем тихо:

– Спросите у тети Кати, но она не отпустит.

– А мы и спрашивать не будем. – Он подмигнул и опять взял ее за руку. – Идем!

Она знала, что без разрешения воспитателей не должна выходить на улицу и уж тем более – за территорию детского дома. А еще ей нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, даже если они кажутся хорошими и обещают показать что-то интересное. И конечно, уходить, держа неизвестно кого за руку, она тоже не должна. Но она прекрасно знала, что на самом деле у воспитательниц есть родные дети и семьи, а она для них так… просто очередная девочка, как и любая другая на улице. Не особенная, не любимая, никакая.

Но Рината понимала – так быть не должно. Каждая маленькая девочка или маленький мальчик должны быть для кого-то самыми-самыми, чтобы только для них была особенная каша утром и особый поцелуй, и особенные слова.

В тот день он посадил ее в красивую черную машину и повез в развлекательный центр. В салоне пахло чем-то взрослым, ей хотелось потрогать все, до чего она могла дотянуться: и подушки возле заднего стекла, и лежащую рядом папку, и симпатичную сумку, которую он называл борсеткой, и кнопочки спереди, возле руля, и дверные ручки. Но она не решалась. Смирно сидела на заднем сиденье, боясь, что он может передумать и отвезти ее обратно.

Но он не передумал даже тогда, когда она, осмелев, залезла в кармашек, прикрепленный к спинке переднего кресла, и вытащила оттуда розовую бумажку. Только посмотрел в зеркало, висящее над рулем, и спросил, какое мороженое она любит больше: ванильное, шоколадное или клубничное. Она понятия не имела, что на свете есть шоколадное, а уж про клубничное не знала и подавно, поэтому молча вытаращила глаза, а в голове, словно резиновые мячики, запрыгали мысли.

Припарковав машину, он открыл дверцу и, когда она собиралась спрыгнуть на асфальт, подхватил ее на руки. Так донес ее до лифта, и все с высоты его роста казалось ей непривычным и очень непонятным. А потом она попробовала и шоколадное, и клубничное, и даже банановое мороженое. Клубничное было сладкое, а банановое очень душистое. Когда он спросил, какое ей понравилось, она растерялась и, не зная что сказать, снова промолчала. Он взял салфетку и помог ей вытереть липкие руки. Она решила, что шоколадное было лучше всего и, когда он спросит в следующий раз, она обязательно это скажет, но он не спросил.

Несмотря ни на что, ей было комфортно с этим серьезным, хмурым человеком. Он вел ее по широкому холлу развлекательного центра, а она чувствовала себя значимой и нужной. Не какой-то там девочкой из многих, а особенной. И вроде бы должна была бояться или хотя бы опасаться чужого мужчину, но отчего-то его хорошее отношение рождало в ней привязанность.

В детдом она вернулась, держа в руках белого плюшевого медведя, а в кармане у нее лежала горсточка фруктовых леденцов. Она ужасно боялась, что воспитатели начнут браниться и, что хуже всего, отберут мишку. Конфеты – это ладно, а вот мишка – ее и только ее. Делиться с кем-то она не собиралась и решила, что, если игрушку попробуют забрать, она будет кусаться и царапаться. Но воспитатели не ругались и даже ничего не сказали. Медвежонок поселился в изголовье ее постели, а ночью, накрывшись с головой одеялом, она с удовольствием гоняла во рту леденец и вспоминала весь этот невероятный день.

С тех самых пор дядя Володя, как она стала его называть, приходил в детдом два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. С самого утра она бежала к окошку и ждала, когда же он – очень высокий – покажется на фоне казенного желтого забора. Иногда воспитательницы говорили, что сегодня он не придет, но она не верила и все равно ждала. В итоге они оказывались правы, но в следующий раз, когда история повторялась, она не придавала их словам значения и усердно всматривалась в подходную дорожку. У других детей был поддельный Дед Мороз, а у нее – дядя Володя. Настоящий и добрый. Самый-самый настоящий, с самой-самой доброй улыбкой.

Так продолжалось несколько месяцев, пока однажды он не сказал:

– Я забираю тебя, Рин. Помнишь, мы были на катке?

– Угу, – радостно