– Лучше отдай Алексе, – откликаюсь я, думая, что, наверное, мальчишеские штаны будут узковаты мне в бедрах. – Но спасибо за заботу.

Темноволосый забирает штаны и садится возле меня.

– Как будто меня волнует, тепло ли ей.

– А тебя разве волнует, тепло ли мне?

Сжимаюсь, чтобы ненароком его не коснуться. Но от него хотя бы исходит жар.

– «Волнует» – это сильно сказано.

– Ну и что тогда здесь творится?

В свете костра его голубые глаза напоминают чистую воду на отмели в солнечный день. Кожа у него гладкая, безупречная, да и щетина вблизи кажется аккуратнее, чем я сперва решила. Впрочем, я уже усвоила урок, что нельзя слепо верить людям с приятной внешностью. Даже тем, кто почему-то упускает возможность утопить тебя в океане.

Однако не могу не признать, что он завоевал немного моей симпатии.

– В смысле, на острове? – усмехается он. – Или здесь – рядом с тобой?

Бросаю на него выразительный взгляд:

– Мы оба знаем, что секреты выдавать ты не собираешься. Ты слишком умен.

Верно. Как только слова срываются с губ, догадываюсь, что он тоже относится ко мне с подозрением, и поступает разумно. Ничего личного – просто сейчас по-другому и не бывает. Грустно, конечно, что мир докатился до такого.

– Я увидел выражение твоего лица, когда она вбежала в воду, – произносит темноволосый. – Ты ненавидишь Волков и с легкостью могла бы позволить океану сделать свое дело. Однако в тебе взыграло нечто иное, и ты бросилась за ней.

Я в жизни не чувствовала себя настолько уязвимой. Обнаженной.

Или понятой. Подобное взаимопонимание сложилось у нас с Берчем, на что был потрачен отнюдь не один день – и уж никак не один-единственный взгляд.

– Я прав? – настаивает темноволосый.

Не отрицаю.

Он вглядывается в меня, долго, пристально, как будто способен увидеть все самое сокровенное, что я спрятала даже от самой себя.

– А у нас много общего, – говорит он, вставая. Отряхивает с ладоней песок, протягивает мне штаны: – Возьми их. Они тебе подойдут, а если будет неудобно, то сможешь ими укрыться.

Машинально ищу на его руке метки, которые есть у каждого: или волк на запястье, или имя на пальце.

У него нет ни того, ни другого.

– Меня, кстати, зовут Лонан, – добавляет он.

Забираю штаны. Почему у него нет меток?!

– Иден, – отзываюсь я, продолжая выискивать на нем хоть какие-нибудь опознавательные татуировки. Хоть что-нибудь, что поможет сложить по кусочкам историю его жизни. Оказывается, одного имени для меня – катастрофически мало.

– Иден, – повторяет он. – Попытайся заснуть.

Занимается рассвет: затянутое свинцовыми облаками небо с редкими проблесками синевы начинает светлеть.

Проснуться после беспокойной ночи от того, как Алекса громко разговаривает сама с собой, – не самое приятное ощущение. Вернее, Алекса пытается говорить с Кассом и, как надоедливый комар, преследует его повсюду, а тот не то чтобы отмахивается – вообще не реагирует, складывая вещи в потертую серую сумку.

Оглядываю лагерь и понимаю, что шум исходит только от этой парочки.

Прекрасная картина: безответные мольбы Алексы, безмолвная возня Касса.

Хоуп, к моему изумлению, спокойно спит и ничего не слышит.

Сперва мне кажется, что рыжий тоже дремлет. Он лежит на спине, согнув босые ноги в коленях и прикрыв лицо ладонями, словно защищается от солнечных лучей. Но он, похоже, замечает, что я проснулась, поскольку бормочет:

– Угомони ее уже, а?

У меня на языке вертится множество фраз, от саркастичных до искренних, но рыжий наверняка и сам понимает: Алекса угомонится лишь в том случае, если Касс оттает.

– А где остальные? – спрашиваю я про Лонана и Финнли.

– Припасы, – коротко отзывается рыжий и, уронив руку на песок, лениво указывает в сторону океана: – Лодка.

А он точно не жаворонок.

Лодки не видно, однако меня гораздо сильнее беспокоит отсутствие кое-чего другого.

– Что случилось с вашим пиратским кораблем?

– Пиратским кораблем? – улыбается рыжий уголком рта. – Мы что, настолько дикари?

– Дикари? Нет. Но он напомнил мне о пиратах. И вы тоже.

Рыжий отнимает от лица и вторую руку. Прищурившись, ждет продолжения.

А он не такой осторожный, как Лонан. Особенно в полусонном состоянии. Можно обратить это в свою пользу. Парни что-то знают об острове – вряд ли их прибило к берегу случайно. Вероятно, они тоже ищут Убежище, прямо как мы. Правда, они, в отличие от нас, в курсе про карту в тотеме. Что еще они скрывают?..

Надо действовать аккуратно. Выведать информацию ненавязчиво, будто я к этому вовсе и не стремлюсь.

– Он просто… напомнил мне корабль-призрак. Такой темный, зловещий. Поэтому я и считаю, что безжалостно отправляете людей за борт, навстречу гибели.

Специально как можно драматичнее понижаю тон: пусть рыжему станет ясно, что я в это совсем не верю. Правда, я и в кровожадных жуков не верила, и в растения-щупальца, способные заставить человека увидеть наяву худшие страхи…

– А еще, – продолжаю я, – когда мы подошли ближе, вы изучали карту. Напрашивается единственный вывод: вы ищете зарытые сокровища и не хотите ими делиться.

Теперь я не преувеличиваю. Надеюсь, что в целом я сыграла достаточно убедительно и сумею выведать по-настоящему ценные сведения.

Второй уголок его рта тоже приподнимается, но назвать результат улыбкой я почему-то не могу.

– У всякого успешного пирата должны быть тайны, – произносит рыжий. – Но мы не пираты. Мы Избавители.

– И от кого вы избавляетесь? – притворно ужасаюсь я, и он улыбается уже по-настоящему. Значит, я на шаг ближе к разгадке.

– Но если серьезно… Что еще за Избавители?

– Всего рассказать мы не можем, – говорит рыжий. – Но думаю, ничего не случится, если я тебя успокою: от тебя избавляться мы не собираемся.

Его улыбка будто яркий солнечный луч, который пробивается сквозь тяжелые грозовые тучи.

– Какое облегчение! Сердечно тебя благодарю.

Он смеется, и я решаю рискнуть:

– Слушай, а это самое «все», которое нельзя…

– Прости, – перебивает он меня. – Неправильно выразился. Нам нельзя ничего рассказывать.

– Сейчас или вообще?

Он колеблется, и я понимаю: один из них рано или поздно что-нибудь да выдаст.

– Пока что.

– Я просто хочу кое-что уточнить, – упорствую я, поскольку он не ощетинился и не закрылся от меня. – Почему у вас нет меток? – показываю ему И-Д-Е-Н на мизинце, повернув кисть.