суммой, а тут… всего лишь двухнедельная зарплата. Не новые легкие, не домик с садиком...

Совсем уж смешно становится, если вспомнить, что сама Сандра живет на всем готовом (когда она заикнулась о размере вычетов за еду и проживание, на нее посмотрели так странно, что отпало малейшее желание затрагивать эту тему в дальнейшем).

И чувствуешь себя просто одной из Ванделеров, когда подумаешь, что за аренду маминого домика проплачено на год вперед и у мамы еще осталась почти половина из выданного мистером Брауном аванса.

Как, однако, быстро меняются понятия о ценностях… Хотя… почему меняется? Вот они, вечные ценности, зла на них не хватает, застыли на заднем сиденье, прижавшись друг к другу, и у обоих глаза как блюдца. Ладно Викки, она действительно жила в золотой клетке и ни разу серьезно не обжигалась, но уж Ренди-то, боевой гард, пусть и обозник, он-то должен понимать, чем чреваты нарушения приказов?! Впрочем, если их подразделение было чем-то вроде богадельни для разных оболтусов, куда нормальные командиры отправляли разный человеческий мусор. чтобы не путался под ногами у нормальных бойцов... Чему он там мог научиться? А все боевые программы ему стерли при списании, оставили лишь базовую прошивку... А она-то, дура, еще радовалась, что мальчик не убивал и вообще благополучно прошел мимо всех этих военных ужасов…

Ну да. Прошел. Мимо обязательности выполнения приказов мальчик, как выяснилось, прошел не менее благополучно.

У кого бы занять кусочек зла? А то Сандре его что-то катастрофически не хватает…

* * *

Когда Сандра преувеличенно аккуратным маневром (мы не лихачим, офицер, как вы могли такое даже подумать, мы соблюдаем все правила воздушного движения) выводила флаер в полетный коридор, она последний раз глянула вниз. На поредевшую толпу и молодого копа. Так, на всякий случай. Вдруг тот все еще проявляет служебный интерес?

И облегченно выдохнула сквозь зубы: интереса коп не проявлял, ни служебного, ни какого иного. Вообще. Стоял полубоком, вслед не смотрел, вцепился в какую-то новую жертву и полностью сосредоточился уже на ней: грозно нависал, размахивал руками и вроде как даже угрожающе хватался то ли за жетон, то ли за кобуру.

Вот и славно. Тем более что новой жертвой полицейского оказался мужчина, вот и пусть решают свои мужские проблемы подальше от нее, Сандры. С нее и своих проблем хватит.

Которых, конечно же, нет.

Улыбаться. Держать марку... Ну и что, что никто не смотрит? Смотрят сидящие сзади дети, в зеркало заднего вида им отлично все...

На какой-то миг мужчина, на которого наступал молодой полицейский, показался Сандре смутно знакомым. Было что-то вроде бы узнаваемое, где-то она уже видела эту широкую спину, полувоенную стрижку и манеру поворачивать голову, чуть склоняя ее набок.

Мысль мелькнула и пропала.

Наверняка показалось.

интерлюдия

Шир, Второй Экваториальный округ, Пониленд

Граф Монте с Крита

тот же день

Месть – это блюдо, которое подают холодным.

Он услышал эту фразу давно, еще когда был наивен, счастлив и верил в лучшее. И уже тогда восхитился ее правильности. Вот так, да.

Правильно. Мстить сгоряча нельзя, месть не какао с зефирками. Только холодный расчет, только ледяная продуманность и кристальная выверенность намерений. Только так, и никак иначе. Иначе вся твоя бешеная ярость брызгами уйдет в песок, горячими солеными брызгами...

Хороший мститель не имеет права ни на что горячее, тем более на горячее сердце. У него вообще нет сердца. Только холодные руки и чистый разум. Только продуманность и умение выждать подходящий момент. Хороший мститель не имеет права даже на имя.

Он сам потерял свое в тот же день, когда обрел новую цель и ценность, новый смысл жизни: месть.

В тот день он взял себе иное имя.

Граф Монте. С Крита.

Так, кажется, назывался тот остров, где родился первый в истории правильный мститель, выжидавший для осуществления своей мести чуть ли не тысячу лет. Имя – это то, на что правильный мститель теряет право в первую очередь. Так что пусть будет граф. Он отомстил. Он сумел. Значит, он – правильный. Его имя должно принести удачу и новому мстителю.

Дата рождения?

Тот самый день, когда его убили. В тот день он потерял право на прежнее имя и родился для мести. Тот самый день, когда лощеный зажравшийся мерзавец решил, что ему все дозволено. И убил человека, виновного в какой-то ерунде. Равнодушно, спокойно, ни на секунду не задумавшись.

Просто так! Ни за что!

Просто потому, что мог. Просто потому, что деньги решают все. Всегда!

И никто не заступится за уже считай что мертвого человека на планете, где этому высокомерному гаду принадлежит всё и вся, от вроде бы муниципального космопорта до последнего дерьможора из фермерских компостных баков. Об этом не принято говорить вслух, но знают-то все. Шила правды не спрячешь в заднице!

Богатым все просто. Сломать чужую жизнь – раз плюнуть. Вот этот подонок и плюнул. Чего не плюнуть-то? Кто остановит? Правильно: никто. Он и сам не остановил. Не смог. Побоялся даже вякнуть против, не то что сопротивляться.

И умер.

Умер как человек – и родился как мститель.

В новом рождении все поменялось, в первую очередь ценности и приоритеты. Прежние достоинства оказались недостатками.

Он был верен этой лощеной богатой сволочи! Верен, как пес! И что получил в награду? Пинок сапогом в морду и сломанный хребет за первый же ошибочный гавк не в ту сторону... Ну да, с точки зрения этого гада все правильно: собаке собачья и смерть. Да и жизнь собачья, если на то пошло.

Больше он не будет собакой! Никогда!

А значит – никакой верности. Кроме верности новой цели: отомстить. Так, чтобы этот гад пожалел, что на свет родился. Чтобы сам ощутил, каково это: быть собакой. Чтобы ползал в пыли у ног и скулил, умоляя о прощении. Или хотя бы о пощаде.

Месть – сладкое блюдо...

Интересный эффект, но он явно стал умнее сейчас, когда его убили. Высокомерная сволочь еще не понимает, какого зверя сотворил собственными руками из бывшего верного пса. Ничего, скоро поймет. И трижды пожалеет. Вдесятеро пожалеет! Только поздно будет.

Достать самого гада не получится, не стоит и пытаться. Мерзавец слишком осторожен, его охраняют не хуже Президента Галактической коалиции.

Что ж, граф