взмахивая крылышками: всё, пришли. Я пригладил волосы, одёрнул изодранный свитер и с достоинством постучал.

— Войдите!

***

Обнаружить в сердце царства мёртвых обычный офисный кабинет руководителя среднего звена — сюрреализм похлеще спуска на тот свет через трансформаторную будку.

— Здравствуйте, Андрей Владиславович. Проходите, располагайтесь.

Сидевший за письменным столом тип в костюме мышиного цвета не понравился мне с первого взгляда. Чернявый, безбородый, с высокими залысинами и мелкими невыразительными чертами лица. Если бы не плещущееся в его глазницах расплавленное серебро, которое не могли скрыть очки с затемнёнными стёклами, я бы непременно купился на стандартную чиновничью внешность. Памятуя, что является вторым счастьем, я прошествовал через весь кабинет, со значением опёрся ладонями о столешницу и предельно вежливо сказал: — Здравствуйте, уважаемый. Будьте любезны, верните Тиму Бабочку.

Бог косить под дурака не стал.

— Зачем, Андрей Владиславович?

— Затем что мерзко делать из человека говорящую куклу, при жизни лишая его души.

— Вы, кажется, чего-то недопонимаете, — температура тона моего собеседника упала на десяток градусов ниже нуля по Цельсию. — У нас тут не тюрьма, Андрей Владиславович. Сюда приходят по своей воле.

— Я абсолютно убеждён: решение Бабочки было продиктовано эмоциями, и будь у него возможность, он бы непременно передумал.

— Убеждены? Хорошо. Но, может быть, это стоит уточнить у него самого?

— Не вопрос, давайте уточним, — я говорил уверенно, но сердце всё-таки предательски ёкнуло.

«Верьте в того, за кем вы пришли».

— Тогда прошу, — бог каким-то ловким образом вдруг оказался стоящим рядом со мной. — Я проведу вас со спутницей.

Надо же, я совсем забыл о лимоннице, а она всё это время преспокойно сидела у меня на плече. Ну, запоминай дорогу, подруга: кто знает, как нам придётся отсюда выбираться.

Без преувеличения — мы прошли весь замок насквозь, и это было похлеще лабиринтов Варанаси. В итоге бог вывел нас за крепостные стены на противоположной стороне горной гряды. Местность отличалась от виденного мною раньше, как ранние сумерки от глубокой ночи: цветущее разнотравье волнообразных холмов, кипарисовые рощи, широкая спокойная река с пологими берегами, в серебристых водах которой плакучие ивы полоскали нежно-зелёные косы.

— Вам бы ещё солнце на небо повесить, и совсем как на поверхности станет, — сделал я комплимент.

— Не в нашей компетенции, — вздохнул провожатый. — Мы здесь, по большей части, просто администраторы.

— Наёмные управляющие? — фыркнул я. — Неужели и зарплату получаете?

— Нет, мы идейные, — ни капли не обиделся бог. — За стол и кров. Вам туда, Андрей Владиславович, — он указал на ивняк в излучине реки.

— В смысле, мне? Разве не вам нужен ответ?

— Ответ нужен вам и ему. Я же сказал: мы не тюремщики. Если душа оказалась здесь не оттого, что пришёл начертанный срок, то её не будут удерживать силой. Нужен всего лишь кто-то, кто придёт за ней и отведёт обратно.

«Всего лишь». Мне припомнился мой далеко не прогулочный маршрут. Ну-ну.

К ивам я шёл один — моя верная желтокрылая спутница отвлеклась на царящее кругом цветочное изобилие — и постепенно в душу закрадывались сомнения. Правильно ли я делаю, снова вынуждая Бабочку выбирать? Раз он пришёл сюда добровольно, то вдруг ему и в самом деле здесь лучше? А я — ишь! — спасать припёрся, о чём он меня, вообще-то, не просил. От таких размышлений шаги мои становились всё медленнее, а когда из рощи показался человек, одетый в обычную земную одежду вместо принятой у теней хламиды, я совсем остановился. Было ещё не поздно уйти незамеченным — человек не смотрел по сторонам, изучая что-то в высокой траве. Я упрямо выпятил нижнюю челюсть: ну уж нет, раз дошёл, то спрошу. Откажется — его право, но отступать в последний момент не в моём стиле.

— Эй, Бабочка! — я взмахнул рукой, привлекая внимание, и ускорил шаги. Человек поднял голову, увидел меня и тоже широко зашагал навстречу.

Когда мы остановились друг против друга, когда я посмотрел ему в лицо — лицо Тима и всё же чуть-чуть другое, — то сообразил: я понятия не имею, что ему сказать.

— Привет, — пришлось сделать кратчайшую паузу, чтобы следующая фраза прозвучала в меру беззаботно. — А я за тобой. Пойдём обратно?

Это было невероятно, по-другому не скажешь. Бабочка буквально вспыхнул радостью, осветив ею невесёлый мир мёртвых лучше любого солнца.

— Привет, — со счастливой улыбкой ответил он. — Пойдём, конечно.

Вот тогда я и узнал, какова подлинная награда героя. Не полцарства, слава или там прекрасная принцесса. Награда — это когда ты понимаешь, что всё было не зря, что ни единая капля крови и пота не упала напрасно. Что ты был прав, на одном упрямстве проламываясь сквозь самые чёрные часы. Ведь лишь благодаря этому всему стало возможным лучистое счастье другого человека, а оно, без преувеличения, дороже любых сокровищ в мире.

Почти всю дорогу до замка мы прошли бок о бок в уютном молчании. Только когда в воздухе передо мной затанцевала лимонница, я протянул ладонь и показал Бабочке севшую на неё тёзку.

— Знакомься, твоя родственница. Вела меня от самого Ахерона.

Лимонница тут же перепорхнула с моей руки на чуть вздёрнутый нос собрата. Бабочка остановился и забавно скосил глаза.

— Привет, — было видно, что он очень старается не спугнуть летунью. — Спасибо тебе.

Лимонница взлетела вверх, мой спутник засмотрелся на неё, делая шаг, и, конечно же, споткнулся.

— Остор-рожно! — я хотел поймать его под локоть, но пальцы схватили пустоту. Живому невозможно коснуться тени.

— Упс, — смутился удержавшийся на ногах Бабочка. — Отвлёкся.

Вот здесь он отличался от Тима разительно: тот никогда не выказывал свои эмоции настолько открыто. А чувства Бабочки отражались в каждой чёрточке подвижного, тонко выписанного лица, в каждой веснушке-золотинке, что щедро разбрызгались по носу и щекам. Тимыч, кстати, не был ни веснушчатым, ни столь явно зеленоглазым, так что правильно я когда-то определил Бабочку «другим». И, врать не буду, по-человечески он мне нравился.

Бог ждал нас возле прохода за стену замка.

— Вы всё-таки согласились, — печально сказал он Бабочке. — Надеюсь только, что вы даёте себе отчёт: память смертных коротка, а чувства переменчивы.

У меня реально зачесались кулаки дать этому «администратору» в глаз. Погулял бы он через своё царство-государство в моей шкуре — трижды бы подумал прежде, чем разбрасываться словами