— Я помню, — просто ответил Бабочка. — Но поверьте, в следующий раз мы с вами увидимся не раньше, чем моё время подойдёт к концу.

— Искренне желаю, чтобы так и случилось, — бог перешёл на деловой тон: — Однако сейчас вы уходите.

— Да, — ответили мы почти хором.

— Тогда, Андрей Владиславович, запомните единственное условие: вы идёте первым и ни в коем случае не должны оборачиваться, пока не окажетесь на земле. Даже полвзгляда назад перечеркнут все ваши старания, и второго шанса не будет.

— Понял, — серьёзно кивнул я.

— Очень хорошо. Прошу вас обоих, следуйте за мной.

Нас опять закружили лестницы и переходы замка. Лимонница сидела у меня на плече, а присутствие Бабочки я спиной чувствовал и потому не беспокоился.

— Подъём будет сложнее спуска, — расплывчато предупредил бог, наконец остановившись где-то в замковых глубинах перед дверью, обитой листовой медью. — Но главное, не оборачивайтесь.

— Не обернусь. Что по поводу освещения?

— В начале пути на стенах горят факелы, можете взять любой.

— Ясно. Мы свободны?

— Свободны, Андрей Владиславович. Скатертью дорога.

— Благодарю.

Я не без труда открыл дверь, за которой убегали вверх бесчисленные ступени спиральной лестницы. Только бы голова не закружилась на подъёме, а остальное — ерунда.

— Вперёд, Бабочка. Я знаю короткую дорогу.

Уверен, раздавшийся позади короткий смешок мне не послышался.

***

Теперь я, наученный опытом, считал ступеньки, однако сбился на двухсотой. Вверх и вправду оказалось сложнее: не хватало дыхания, ныли колени и мышцы бёдер. Зато теперь у меня были свет и твёрдая уверенность, что надо лишь чуть-чуть потерпеть, и всё закончится наилучшим образом. Нет, основная проблема была в другом: в навязчивой мысли, что позади никого нет. С начала подъёма я перестал чувствовать Бабочку, а вдруг он отстал, или его задержали, или он в последний момент передумал, или… Я скрежетал зубами и приказывал себе не оглядываясь идти дальше. Вот выберусь на поверхность и узнаю, а похерить столько усилий ради голосов в голове — с этим, пожалуйста, к кому-нибудь другому.

«Верьте в того, за кем вы пришли».

И я верил, упрямо шагая вверх по бесконечной лестнице. Я не повторю ошибки древнегреческого музыканта, не подведу доверившуюся мне душу. Мы непременно выберемся.

Факел зачадил и вскоре погас. Я без сожалений уронил его на лестницу, вытащил из кармана ключи с фонариком: чем чёрт не шутит, вдруг заработает? И маленький китаец действительно заработал. Его тусклого огонька хватило на четыре пролёта, но когда искусственная подсветка окончательно исчезла, то стало заметно, что окружающий мрак уже не такой плотный. Обрадованный смутным предвестием выхода, я продолжил карабкаться на ощупь, почти на четвереньках. Однако чем светлее становилось вокруг, тем острее было мучительное желание обернутся. Тогда я принялся обманывать себя: ещё десяток ступеней — и посмотрю, ещё десять — точно посмотрю, ещё десять — честное слово, посмотрю, ещё…

И вдруг лестница закончилась. Передо мной оказались площадка два на два метра и распахнутая дверь. Последняя в этом приключении. А за ней — ночной заснеженный пейзаж, я уж и позабыл, что сейчас зима.

«Обернись!» — Но мне хватило остатков воли, чтобы на трясущихся ногах выбраться под благословенное звёздное небо, и лишь тогда посмотреть назад.

Сияющий неземным счастьем Бабочка стоял в чернильном прямоугольнике дверного проёма, и ничего более чудесного я даже представить себе не мог.

«Спасибо, Дрейк».

Он шагнул за порог — и рассыпался тысячей ярких, радостных, благодарных искорок, похожих на рой золотых лимонниц. Они взмыли вверх, в необъятную звёздную темноту, затерялись среди небесных огней. И тогда до меня вдруг дошло, что замерзающая на моих щеках влага — это не только едкий пот от сверхмерной физической нагрузки.

*Ахерон — в десятой песне «Одиссеи» это одна из рек в подземном царстве; через неё Харон перевозил в челноке прибывшие тени умерших.

**Персефо́на — в древнегреческой мифологии богиня плодородия и царства мёртвых. Дочь Деметры и Зевса, супруга Аида.

***Гека́та — древнегреческая богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства. Она была также богиней ведьм, ядовитых растений и многих других колдовских атрибутов.

========== VI (Бабочка) ==========

Тем не менее — и в этом заключается важнейший ключ к пониманию мифа и символа — два мира в действительности есть одно. Царство богов является забытым измерением знакомого нам мира. И в открытии этого измерения, вольном или невольном, заключается вся суть свершения героя. Ценности и особенности, которые в обычной жизни кажутся важными, исчезают со вселяющим ужас слиянием самости и того, что представляло собой инаковость как таковую. Как и в рассказах о великанах-людоедах, страх потери этой собственной индивидуальности приобретает всю тяжесть опыта трансцендентных переживаний для неподготовленных душ. Но душа героя смело входит в это измерение — и находит ведьм превратившимися в богинь, а драконов — в сторожевых псов богов.

Дж. Кэмпбелл «Тысячеликий герой»

Проверено: если нежный птичий щебет кажется отвратительнейшим из звуков, то это звонок будильника утром рабочего дня.

— Заглохни, скотина, — простонал я. Будильник послушался, но только для того, чтобы тут же заиграть снова. Я с горем пополам разлепил засыпанные песком веки, дотянулся до планшета на прикроватной тумбочке и принудительно заткнул голоса просыпающегося леса. Не мелодия, а фирменное издевательство над невыспавшимся организмом. Кстати, почему у меня такое ощущение, будто на мне всю ночь отрабатывала подачи футбольная команда?

— Охренеть! — От воспоминаний всякую сонливость как корова языком слизала. — Блин, приснится же…

Я сладко потянулся, хрустнув всем, чем только было можно, и охнул от боли в левом запястье.

— Что за новости? — Откуда у меня на руке повязка, да ещё и такая непрезентабельная? Я размотал тряпицу, в которой угадывался носовой платок, и, не сразу поверив скудному свету зимнего утра, поднёс запястье к самым глазам.

Перечёркивавший вены багровый рубец выглядел не слишком хорошо.

— Да ну, херня! — я скатился с постели. — Так не бывает!

Тем не менее пять одновременно включенных рожков люстры беспощадно осветили не только рану, но и изодранные в хлам свитер с футболкой, которые, как я теперь вспомнил, мне не хватило сил снять перед сном.

— Ох ты ж бля-я-я…

Ладно, а что с пуховиком? По воспоминаниям, я благополучно забыл его у моста через замковый ров с лавой, но если он обнаружится дома, то можно будет чуть-чуть расслабиться и искать разумное объяснение всему остальному. Например,