Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из шеренги ромеев вышел мерарх, командир полка из трех тысяч солдат. Рослый, почти квадратный вояка, прошедший не одну кампанию. Горец из Галатии, он выслужился из рядовых солдат. Он прошел не один десяток таких поединков, и почти не волновался. Но сегодня был не его день. Из строя словенского войска вышел человек, которому он едва доставал до подбородка.
— Сигурд! Сигурд! Сигурд! — заорали в словенском войске.
Мерарх поежился, впервые в жизни ощутив перед боем не пьянящий кураж, а тоскливое, глухое чувство безнадежности. Его сердце сжала ледяная рука страха. Гигант, с которым ему предстояло биться, был закован в доспех с головы и до самых пят. Даже чудовищного размера сапоги оказались обшиты сверху железными пластинами. Торс спереди был защищен железными квадратами, вплетенными в кольчугу, а лицо закрывала маска, изображавшая злобного демона с выпирающими вперед клыками.
— Не бояться, ромей! — услышал он глухой голос из-под маски. — Я тебя быстро убить! Ты даже не почувствовать ничего. Сигурд обещать!
— Пошел в задницу, порождение дьявола! — сплюнул мерарх. Он попробовал мечом защиту этого парня. Нет, не вышло! Для такой туши дан двигался довольно быстро. А его чудовищный топор, казалось, и вовсе не весил ничего, так легко он отбивал им удары меча.
Слева! — мерарх сделал обманный финт, чтобы подловить громилу и ударить в ногу, защищенную лишь спереди. Нет! Меч звякнул о лезвие топора. Сбить шлем! Оглушить! Не получается! Дан увел меч в сторону и ответным даром развалил пополам его щит. Проклятье! Мерарх кружил вокруг гиганта, даже через маску увидев насмешку, которая плескалась в его глазах. Да он же играет с ним! Эта сволочь хочет победить красиво! Черта с два! Его топор очень тяжел. Нужно выбрать момент, когда он устанет махать двадцатью фунтами железа и дерева. Вот сейчас! Алебарда на миг застыла внизу, и ромей, издав звериный рев, вложил все силы в свой последний удар. Он ударил сверху вниз, чтобы если не разрубить кольчугу, то хотя сломать кости ключицы и забить ставшую беззащитной тушу. И лишь в самый последний момент, когда он провалился в ударе, мерарх понял, что попал в ловушку. Глаза Сигурда блеснули удовлетворением, и острый шип на конце топора вошел прямо под нижнюю челюсть ромея.
Сигурд крепко уперся ногами в землю и рывком поднял обмякшее тело над головой так, как крестьянин поднимает вилами сноп ржи. Оба войска выдохнули. Тело командира трех тысяч воинов было отброшено, словно детская кукла, а Сигурд, взревев, поднял руку вверх. Он снова победил. И даже бессильная стрела, выпущенная с той стороны в нарушение всех обычаев, ушла в сторону, звякнув о пластину доспеха. Дан ее даже не заметил.
— Каре! — прокричал Святослав, и войско встало в квадрат, ощетинившись во все стороны копьями.
— Интересно как! — удивился Феодор, который не видел раньше такого построения, и дал команду. — Лучники!
В сторону словен полетела туча стрел и камней, которые, впрочем, не принесли особого вреда. Воины подняли щиты и склонили головы, укрытые странными, похожими на шляпу шлемами. Их широкие поля прикрывали шею и плечи, а потому стрелы, пущенные навесом, не убили почти никого. Десяток данов, слишком поздно поднявших щит, упало на землю, а у словен лишь ранили несколько человек, попав в стопу или бедро.
— Клибанарии!
Три сотни тяжелых готских всадников, обходивших казне просто немыслимые деньги, потрусили быстрым шагом в сторону пешего войска, но исход этой схватки был уже ясен. Этот враг умел держать удар при кавалерийской атаке, а кони никогда не пойдут на плотный строй, ощетинившийся жалами копий. Кони не люди, они просто побоятся. Особенно сейчас, когда ряды словен и данов раздвинулись, и первый ряд заняли воины с копьями длиной в десять локтей. То тут, то там жалобно заплакали лошади, раненые в ноги, повалились в пыль первые всадники, пропустившие удар в шею или в лицо. А со стороны словен полетели сотни стрел и плюмбат, почти каждая из которых находила свою цель. Доспешной пехоты у ромеев не было и половины.
— Вперед! — скомандовал Феодор и повел войско на врага, уходя все дальше и дальше от ворот крепости. У него ведь больше людей! Больше настолько, что он сможет окружить вражеское войско и перебить их всех, прижав к реке. Сбитое в квадрат войско варваров попятилось назад. Оно стало отступать с боем, не теряя порядка, все дальше и дальше. И только, когда августал Египта всем телом ощутил, как дрожит позади него земля, он понял, что проиграл. Отряды египтян, потрясавших копьями, строились позади его войска, но не это было самым скверным. Тысяча конных лучников отрезала ромеев от их собственной крепости, закрутив привычную степную карусель, из которой полетели жадные до крови болгарские стрелы.
Смерть… Смерть… Смерть… Изматывающий обстрел шел уже час, и воины императора падали десятками, убитые и раненые. И, когда они пошли назад, в отчаянной попытке прорваться назад в крепость, по ним ударила тяжелая конница, которую вел молодой парень с уродливым черепом. Он надел шлем прямо перед атакой, а та сотня воинов, что шла за его спиной, расплескала центр ромейского войска, разорвав его пополам, словно гнилую веревку. Длинные копья разили издалека, и пехоту императора прижимали к каре, ощетинившемуся пиками. Пехота сильна только в строю. А когда нет строя, то нет и войска. Конники неторопливо отошли, собираясь для новой атаки, а в прорыв уже лезли полуголые египтяне, до дрожи пугавшие солдат своей ненавистью. Болгарские стрелы и короткие удары тяжелой кавалерии развалили непривычное к такой битве войско на отдельные отряды. Всем уже всё было ясно…
Воины из войска августала Феодора начали вставать на колени, поднимая руки вверх. Они не хотели умирать. Они хотели есть и регулярно получать жалование. И им было плевать, кто его заплатит. Особенно египтянам и нубийцам. Только готская конница, укрытая железом, пошла на прорыв. Они дойдут до Гелиополиса, но это будет позже. А пока что армия императора развалилась на куски, и это был конец.
— Что же, комит Артемий, — Святослав серьезно посмотрел на вновь попавшего в плен ромея, — ты уже понял, зачем я отпустил тебя?
— Да что уж тут непонятного, — стыдливо опустил голову тот. — Половина воинов только и думала, как бы сдаться