– Ты бы хотел отомстить за нее? – не удержалась она.

И опять эта грустная улыбка, которой она никогда раньше не замечала у Димы Шульгина и которая появилась, очевидно, у него, когда он стал монахом.

– Ты спрашиваешь об этом меня, Виктория? Даже если бы я не был христианином… Разве это ее вернет?

– Не вернет, но если ты знаешь, кто Катю зарезал, это поможет предотвратить другие убийства.

Она говорила и думала: «Боже мой! Я уже разговариваю, как сыщики из моих романов…»

Возможно, Дима не читал детективных романов, во всяком случае, его тронуло ее волнение.

– Как я могу что-то знать, если я много лет ее не видел? Ни ее, ни Гену… И уж тем более мужа Кати. – Последнюю фразу он произнес чуть тише, чем остальные.

– Не знаю, – пробормотала Виктория, сконфуженная. – Может быть, Катя звонила тебе… просила о помощи…

– Нет.

И уже по его твердому тону она поняла, что расспрашивать бесполезно. Либо он действительно ничего не знает, либо решил ей не говорить.

– Ты видела следователя, который ведет дело? Как он тебе?

– По-моему, он хороший, – честно сказала Виктория. – Молодой. Но старается.

Дима кивнул, словно ожидал именно этих слов.

– Что ж, будем надеяться… Будем надеяться, что он найдет того, кто… кто это сделал.

Она поняла, что он не хочет говорить, кто убил Катю. И тут ее ожгла другая мысль.

– Дима… Прости меня, если я не права, но… Уж не задумал ли ты покончить с собой? С чего вдруг все эти разговоры о скорой смерти, если ты ничем не болен?

– Ты не поймешь, – сказал он устало. – Я могу объяснить, но ты не поймешь… Мне было знамение. И я понял, что скоро умру. Может быть… может, я не доживу даже до вечера этого дня, кто знает… – Он умолк.

– Потому что тебе что-то известно? – Виктория пошла напролом. – Дима, мы были одноклассниками, ты можешь мне доверять… Почему бы не сказать мне, ведь я заинтересована не меньше тебя, чтобы убийцу нашли…

Он слушал Викторию так, словно ее слова доносились до него издалека… И лицо его, едва она умолкла, приобрело замкнутое, непроницаемое выражение.

– Нет, – сказал он. – О том, почему умерла Катя, я ничего не знаю. Расскажи мне еще о ней… Что она говорила на том вечере? Катя… – он замялся. – Она хоть немного вспоминала меня?

– Она жалела, что ты не пришел, – солгала Виктория. Ей было жалко его, и в то же время ее разбирала досада.

Случайно подняв глаза, она увидела в окне третьего этажа Сергея, который смотрел на них. Уже через мгновение он отошел от окна, но, обернувшись к Диме, Виктория заметила, что монах смотрит туда же, куда и она.

– Ты можешь зайти, – предложила она. – Вера и Вероника тоже там… Я уверена, они будут рады тебя видеть. Да и Сергей… Ты же, кажется, дружил с ним.

Но Дима вновь упрямо покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Ты не обижайся, но из всего класса я бы хотел встретиться только с ней… – Он умолк и после недолгого раздумья добавил: – Впрочем, мы все равно скоро встретимся.

Виктория отвела глаза и запахнула куртку. Ветер гнал по дорожке пыль и листья, закручивая их в круговерти. Надвигалась гроза.

Каждое воскресенье Антон по раз и навсегда установленному порядку приезжал проведать свою тетку Ирину, которая жила за городом. Она с детства была парализованной и могла передвигаться лишь в инвалидном кресле. Из близких родственников у нее остался только племянник, а из друзей – супружеская чета Верейко. Муж ухаживал за садом и выращивал все, что можно было вырастить на скудной подмосковной почве, а жена присматривала за хозяйкой. Это были простые люди, но работящие и преданные. Других Ирина Помогай у себя в доме просто не потерпела бы.

– А вы сегодня поздновато, – сказала жена Верейко, впуская Антона в дом.

– Прокурор задержал, – объяснил тот.

– Вы и по выходным работаете?

– Преступники тоже без выходных работают, – улыбнулся он.

Снаружи хмурилось, а когда Антон снял плащ и вошел в гостиную, полило как из ведра. Жена Верейко зажгла свет и удалилась, тяжело шаркая ногами. Ирина отложила книгу, которую листала, и подняла глаза.

Это была темноволосая миловидная женщина чуть за сорок, которая казалась гораздо моложе своих лет благодаря размеренному образу жизни, который она вела. На ее лице выделялись голубые глаза, горевшие каким-то лихорадочным светом. Когда Ирина говорила, она то и дело сжимала и разжимала руки, переплетала пальцы и теребила складки на одежде.

– Здравствуй, Антоша… Как твои дела? Будешь обедать с нами?

Он не стал объяснять, что у прокурора его накормили до отвала, можно даже сказать – на убой. Жена Игнатова не признавала современных диет, и салатик из трех листиков вызывал у нее лишь брезгливое недоумение.

– Конечно, буду, тетя Ира…

По окнам столовой змеились струи дождя. Антон, подперев щеку кулаком, задумчиво смотрел перед собой. Перед ним на столе дымился нетронутый суп.

– Антоша, остынет, – напомнила тетя.

Он взглянул на нее и опустил руку, на которую опирался.

– Извините, тетя Ира… Что-то аппетита нет.

Ее глаза наполнились слезами. Она хлюпнула носом, пытаясь сдержаться, но все же не смогла.

– Значит, ты не забыл? – прерывающимся голосом спросила она. – Сегодня день рождения Сонечки. Ей бы восемнадцать лет исполнилось…

Соня была сестрой Антона, которая погибла вместе с их родителями. После чего парализованной Ирине пришлось взять на себя заботу о племяннике и воспитывать его. Справедливости ради стоит заметить, что Антон не доставлял ей никаких хлопот.

Племянник беспокойно шевельнулся. Ему было совестно, что его поведение было истолковано таким образом, и еще более совестно из-за того, что он и в самом деле забыл про день рождения сестры.

Работа, что вы хотите? Треклятая работа, которая не дает покоя…

Впрочем, нечего жаловаться. Не сам ли он выбрал это ремесло?

– Господи боже мой, – прошептала тетя Ира, утирая слезы, катившиеся по щекам. – А ведь все могло быть иначе… Мы бы сейчас сидели все за столом… и торт, и восемнадцать свечек… И все были бы счастливы…

Она окончательно расстроилась и теперь плакала, не скрываясь. Но тут Ирина увидела лицо Антона – и невольно раскаялась в том, что вообще завела этот разговор. Ведь она знала, насколько болезненно для ее племянника все, что напоминало о его семье.

– Я никогда не прощу себе, что не забрал ее с собой, – проговорил Антон и отвернулся. – Но Соня сидела на кровати и играла… И у нее была новая кукла, которая ей так нравилась… уродливая кукла с белыми волосами… И Соня была так счастлива!