даром. И это бы, правда, помогло Берти отвлечься от того, что их ладони разделяло расстояние не больше спичечного коробка. А хотелось, чтобы Харт положил руку сверху.

– Расскажи мне про своих родителей? – неожиданно попросил куратор.

– Эм, что? – Роберт снова дернулся и задел мизинцем пальцы Бенджамина. Тут же пришлось убрать руку на колено, во избежание повторения ситуации. – А, точно, ты же любишь информацию. Но я тебя разочарую, я ведь их почти не знаю. С мамой лично я виделся последний раз на выпускном в школе, а после этого мы лишь созванивались по телефону или видеосвязи. И разговаривали на общепринятые светские темы: погода, политика, последние события в мире. Она не рассказывала о себе, не интересовалась моими делами. Ну а с отцом… ты видел, какие отношения нас связывают.

– Извини, не хотел тебя расстроить своим вопросом.

– Ничего. Может, лучше расскажешь мне что-то хорошее? – осмелев, попросил Берти и уточнил: – Про себя.

– У меня есть двое племянников: Тим и Мэт. Сыновья моей младшей сестры Рози.

– О, а сколько им лет? – заинтересовался Берти.

– Тиму уже шесть, а Мэту четыре исполнится через пару месяцев. Они веселые сорванцы, больше похожи на своего отца, чем на маму. Старший брат вечно придумывает какие-то шалости и проделки, и, конечно, подбивает на озорство и младшего. Однажды, на день Святого Валентина они облили меня розовой краской с блестками…

– Ох, могу представить твое выражение лица в тот момент, – рассмеялся Роберт.

– И какое же у меня было бы лицо? – напряженно спросил Харт.

– Ну, э, обычное? Я имел в виду, что ты всегда серьезный и сдержанный. Никаких переживаний на лице, все внутри. Человек-кремень!.. Если что, это шутка, и нет ничего плохого в том, чтобы не расплескивать свои эмоции на других, как я, – Берти смущенно потер ладонью шею и поспешил сменить тему: – Сколько отдал за чистку одежды? Или сразу выбросил?

– Оставил на память. Когда подрастут, подарю им это блестящее розовое нечто обратно, с пожеланиями, чтобы в их сердцах никогда не угасало озорство.

– У всех взрослых оно угасает.

– Не у всех. Ты сохранил свою искру, – сказал Бенджамин, а Роберт часто-часто заморгал, пытаясь переварить услышанное.

– Я люблю детей, – невпопад сообщил Берти, лишь бы тишина не затягивалась. – У меня тоже есть племянники и племянницы, куча мала всяких детей разных возрастов от всяких кузин и кузенов. Я люблю с ними играть и общаться. Мы отлично ладим! Как-то раз на чей-то день рождения мы построили на заднем дворе огромную железную дорогу. Поезд ехал по импровизированной Англии: и через фермы, и через шахты, и даже по воде… Ребята были в восторге, у каждого был свой участок, где они были машинистами. А я рассаживал пассажиров. Знаешь, как интересно было каждому придумать свою историю?..

Роберт вспоминал о том дне с восторгом, который угас к последнему вопросу. Он прикусил нижнюю губу, грустно усмехнулся, взъерошил волосы ладонью, подтянул ноги и сел по-турецки.

– Да-да, ничего не говори. Сам знаю, что детство в одном месте играет, – пробормотал он, окончив свой рассказ.

Бенджамин потянулся и пригладил волосы Берти, но, как тот и попросил, ничего не стал говорить. Прикосновение было коротким, и Роберту пришлось заняться перевязыванием шнурков, чтобы не начать ласкаться к начальнику, словно кот.

Оставшееся время до спасения они провели молча. Но Роберт не мог ждать спокойно: он дергал одежду, доставал и убирал телефон, нажимал кнопку тревоги. И то и дело смотрел на абсолютно спокойного, как удав, Бенджамина, который, казалось, ни на секунду не отводил от него глаз. А когда примерно через полчаса их вытащили, один из спасателей порекомендовал Роберту выпить бренди – помогает успокоить нервы. Только тогда он понял, насколько нервозность была очевидна для Харта, если его состояние заметил даже незнакомец. Берти только надеялся, что Бенджамин сочтет это все же страхом замкнутого пространства и не станет сильно задумываться над всей этой ситуацией…

В общем, Роберт считал себя годным только в том, чтобы попадать в неловкие ситуации и говорить двусмысленные фразы. А также у него идеально получалось бесплодно надеяться и воображать себе то, чего ему в жизни не светит.

Вот и сейчас, все еще лежа в постели и бездумно крутя в руках телефон, Берти случайно нажал на вызов Харту. Он запаниковал и, по закону подлости, телефон выскользнул из рук. Так что пока Берти его поднял и нажал "сброс", куратору явно пришло уведомление о пропущенном звонке. В субботу. В двенадцать дня. От его подчиненного. Блин!

И только Роберт закончил мысленно ругать себя всевозможными словами, не исключая матерных, как телефон завибрировал, и заиграла приятная джазовая мелодия – он подобрал ее специально на звонок от Бенджамина.

– Алло! – встревоженным и хриплым голосом ответил парень, крепко сжимая аппарат. Не хватало уронить его еще и во время разговора.

– Добрый день, Роберт. Все в порядке? Ты мне только что звонил, я не успел ответить, – по телефону голос Харта звучал значительно мягче. Берти постарался об этом не задумываться, у него и без того сейчас была температура, ни к чему еще и мечтать о том, как Бенджамин шепчет ему на ухо комплименты таким бархатным и возбуждающим голосом.

– А, да, все нормально, хорошо, отлично! Прости, я случайно набра… – быструю речь Берти прервал сильный кашель. – Да, Бенджамин, извини, пожалуйста. Не хотел помешать твоему выходному дню.

– Ты болен? Вчера ты был в порядке.

– Был, да, ну почти в порядке. Думал, что расхожусь, а сегодня слег с температурой. К понедельнику буду огурцом, не волнуйся, – улыбнулся Роберт, почему-то представив себя в офисе в костюме огурца.

И к чему было последнее уточнение? С чего бы вдруг Харту волноваться за него? Все люди болеют, тем более что это простая простуда, ничего страшного в ней нет. Он и в детстве почти всегда болел в одиночестве, а теперь он взрослый парень, справится. Поспит, попьет горячего, съест какое-нибудь разрекламированное лекарство и снова поспит. На крайний случай, в понедельник вместо офиса пойдет в больницу. Делов-то.

– Ты дома? – в трубке на фоне послышались звуки возни и застегивающейся молнии.

– Ага, все еще лежу в постели. Наверное, не стоило тебе этого говорить, чтобы ты до сих пор считал меня образцом трудолюбия, – Форестер-младший положил тыльную сторону ладони на лоб и убедился, что у него снова растет температура. – В общем-то, ты один считаешь меня хоть на что-то годным…

Берти зевнул, чувствуя, как его снова накрывает усталость, а глаза закрываются сами по себе. И тут же подскочил от резкого