Страшно захотелось вернуться в свою привычную, скучную жизнь, пойти на работу, а вечером дома допоздна сидеть с какой-нибудь книгой. Но, увы, я оказался в тупике, из него не было выхода. Я посмотрел в небо, и в голове вдруг что-то щелкнуло. Я достал из кармана зажигалку.

– Скоро встретимся, любовь моя! – прошептал я, глядя на маленький, дрожащий в руке, огонек.

Я поднес зажигалку к своей одежде и поджег ее в нескольких местах. Уже через несколько секунд моя куртка полыхала, я весь горел. Когда пламя стало плавить мою кожу, я сжал зубы изо всех сил, стараясь подавить крик. Я заслужил эту муку и не имел права кричать от боли. Огонь пожирал мое тело, и это было суровое, но достойное наказание. Я умирал вместе с моей возлюбленной и радовался этому.

Когда огонь охватил меня целиком, тогда я больше не мог сдерживать крика. Я открыл рот и закричал изо всех сил. И вместе со звуком из меня стал вырываться черный дым, а следом за ним хлынуло пламя. Извергая из себя огонь, я уже не чувствовал боли. Мое тело налилось силой, я поднялся с земли, расправил плечи. На руках моих выступили алые прожилки, сквозь которые было видно пламя, горящее внутри меня. Это был огонь Василиска. Тогда слезы покатились из моих глаз, скатываясь по щекам крупными горячими каплями. Никогда в жизни я не испытывал таких всепоглощающих чувств. Это было раскаяние, которое выворачивало меня наизнанку, отчаяние, заставляющее меня изводить страшными пытками самого себя. И тут я увидел, что слезы, капающие на землю, превращаются в светящиеся камушки.

– Слеза Василиска… – прошептал я.

Быстрыми движениями я сорвал с бездыханного тела Жанны одежду и замер над ней с камнем в руках. Мои раскаленные руки, покрытые алыми прожилками, коснулись ледяной кожи и там, где я касался ее, кожа розовела и становилась теплой. Сантиметр за сантиметром я прогревал тело возлюбленной своим огнем. А когда пальцы наткнулись на рану, которую я сам сделал накануне кинжалом, я задрожал всем телом, открыл глаза и приложил камень к разрезанной коже. На моих глазах слеза Василиска ушла под кожу, а сама рана в несколько мгновений затянулась и покрылась рубцом. Я ощутил, как вместе с буйным восторгом, из меня наружу рвется огонь. Я задрал голову вверх и закричал, извергая мощные потоки пламени. А когда я снова посмотрел на Жанну, то увидел, что и лицо ее порозовело. Вскоре ее ресницы затрепетали, а губы приоткрылись и из них послышался шелестящий вздох.

– Жанна, любимая!

Я подхватил ее на руки и быстро отнес в сторожку. Мое пламя утихло. Положив Жанну на кровать, я укрыл ее одеялом и растопил печь. Тепло очень скоро распространилось по маленькой комнатушке. Пока я хлопотал у печки, Жанна открыла глаза и наблюдала за мной с недоумением. Я взглянул на нее и вздрогнул от неожиданности.

– Думал, ты ещё спишь! Сейчас согреемся.

Я сел на край кровати и взял ее за руку.

– Живая… Ты живая… Поверить не могу!

Я поднёс холодную руку к губам и поцеловал ее.

Жанна долго смотрела на меня молча, как будто вспоминала все случившееся, а потом, наконец, она приподняла голову и удивленно спросила:

– Антоша, как ты стал Василиском?

Я смущенно спрятал руки, покрытые уже остывшими черными линиями, напоминающими чешую. Но она взяла мою руку и прижала к своим губам.

– Я знала, что ты сильный. Я верила, что ты справишься с жаждой, Антоша… Я так люблю тебя!

Я крепко обнял Жанну и поцеловал в нежные, теплые губы. Оказывается, если верить в самого слабого или в самого плохого, это может кардинально поменять и того, и другого. Вера дает толчок к переменам. Героями чаще всего становятся не самые сильные, а те, в кого верят.

– Прости меня… – прошептал я, вдыхая родной аромат ее кожи.

Жанна погладила меня по растрепанным волосам.

– Мне не за что тебя прощать. Это ведь я тебя втянула во все это.

Дрова в печи громко потрескивали, от этого, такого простого и обыденного, звука, нам обоим было уютно. В сторожке царил полумрак, а на стене висела старая, заношенная рубаха Василиска, но заговорить о его смерти никто из нас не решался. Какое-то время мы с Жанной молча смотрели друг на друга. Между нами были чувства, а все слова были лишними.

А потом Жанна встрепенулась, поднялась с кровати. И я тоже встал.

– Вчера тут погибли люди, но их тел нет. Я не знаю, куда они делись, – напряженно сдвинув брови, сказал я.

– Вампиры всегда заметают следы своих преступлений, – мрачно проговорила Жанна.

– И что нам теперь делать?

– Уходить отсюда как можно скорее! Бежать, чтобы нас не нашли.

Жанна тревожно посмотрела в окно. А я задумчиво нахмурил брови.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, Антоша, мы уедем, и твоя жизнь уже никогда не будет прежней. Ты забудешь про морг и про свою холостяцкую квартирку, заваленную книгами. Ты забудешь про этот маленький северный городок, в котором мы нашли друг друга. Ты все забудешь. И начнешь новую жизнь.

Она внимательно смотрела на мое лицо, пытаясь понять, что я чувствую. А меня вдруг переполнило радостное ликование. Предвкушение перемен – сладкое чувство, оно наполняет людей жизненными силами.

– Я готов на все. Главное, мы вместе.

Жанна улыбнулась и крепко обняла меня.

***

Оставив Жанну в сторожке, я съездил домой, собрал нам вещей и денег в дорогу. У меня были кое-какие накопления, на первое время нам хватит на жизнь. Городок словно вымер – в праздничные дни все сидели по домам, по улицам гуляли лишь беспризорные собаки. Мне не терпелось оставить этот город в прошлом, слишком долго я тух здесь, прозябая в старом, как мир, морге. Пора оставлять мертвое и возвращаться к живому! Так думал я, откапывая из-под снега у морга свою развалюху. Старая девятка, как ни странно, завелась с третьей попытки. Когда я выезжал с парковки, мне навстречу попал Гриша-труповоз на своей газели. Пришлось остановиться и открыть окно, чтобы поговорить с ним и не вызвать подозрений.

– Ну что, сменили тебя, наконец-то, Антоха? Едешь на заслуженный выходной?

– Ага, даже не верится! – наигранно улыбнулся я.

– А я вам сразу трех мужичков везу. Парни из полиции сказали, у всех ножевые ранения. Вот как у нас год-то начинается! Петрович придет, опять заворчит, что много работы, – ухмыльнулся Гришка.

Я криво улыбнулся ему в ответ, и на душе тут же заскребли кошки. Я вспомнил про Петровича