– Она что-то орала про объекты… – На шезлонг рядом с Ксю улегся Олежка. Верхняя губа его распухла и наползала на кончик идеального римского носа. – Может, инопланетяне ей привиделись? Что вы с ней там курили, Серебряный?

– А я тебе сейчас расскажу, Троекуров. – Иван сделал шаг к шезлонгу. Этого невинного движения хватило, чтобы всю Олежкину расслабленность словно ветром сдуло. Но и внимание отца оно тоже привлекло. Отец поймал взгляд Ивана и едва заметно качнул головой. Эх, какая жалость! А так хотелось разбить Олежке еще и нижнюю губу. Так сказать, для симметрии.

– Успокойтесь, мальчики! – Ксю раскинула в стороны руки, будто разводя их по разным углам ринга. – Не нужно ссориться из-за какой-то слепой замарашки. Будьте выше этого.

– А она и в самом деле слепая? – Похоже, этот вопрос сейчас волновал Юну даже сильнее, чем труп на берегу.

– Слепая как крот. – Ксю потянулась, с кошачьей грацией прогнулась в пояснице. Вот только Ивана вдруг перестали радовать эти… прогибы. Ему захотелось уйти. – А мамашку ее, кстати, вчера вечером Агата выставила за дверь. Мне горничная сказала, которая помогала ей чемоданы паковать.

– Мамашку, значит, выставили, а доченьку оставили? – переспросила Юна задумчиво.

– А чего ты удивляешься? – Ксю глянула на нее с жалостью. – Или ты забыла, что наша чокнутая бабка любит поиграть в благотворительность? Помнишь, как позапрошлым летом она приютила на вилле какого-то недогрызка. Сказала, что он будущий шахматный гроссмейстер, и ему, видите ли, нужна поддержка и морской воздух. Недогрызок, кстати, по осени какой-то международный турнир выиграл, и про него потом во всех газетах писали. Про него и про Агату, которая зашибись какая добрая! И таланты она поддерживает, и сироток спонсирует! Так тот недогрызок хотя бы реально способный оказался, а эта что?

– А эта слепая, – сказала Юна все с той же задумчивостью. – Доброта она ведь по-всякому может проявляться. Можно, к примеру, бедную слепую девочку взять под крыло. Можно ее даже подлечить. Как думаешь, про такое тоже в газетах напишут?

– В газетах напишут все, что велит Агата, – отмахнулась Ксю. – Вот только зачем ей эти хвалебные статьи? Нет, тут что-то другое, Юночка. Не знаю, как ты, а лично я вижу в бабкиных маневрах воспитательный аспект.

– И что она хочет в нас воспитать? – спросил Дим, пересыпая горсть песка с одной ладони на другую.

– Человеколюбие. Сострадание. Гуманизм. – Ксю принялась загибать пальцы.

– Правда, что ли? – удивился Дим.

– Да шучу я, балда! Где Агата, и где гуманизм с человеколюбием?! Да она даже нас, родных внуков, не любит!

– Она нас любит, – возразила Юна. – Это ты, Ксюша, никого, кроме себя, не любишь.

– А ты, значит, мать Тереза воплощенная! – Ксю усмехнулась. – Ну, посмотрим, насколько хватит твоей доброты, когда Агата назовет меня своей преемницей. Ждать уже недолго осталось. – Она перевернулась на живот, мурлыкнула: – Ив, пожалуйста, натри мне спинку кремом.

Еще пару дней назад он, возможно, исполнил бы ее просьбу с превеликим удовольствием, а сейчас ему хотелось лишь одного – уйти как можно дальше.

Он и ушел. Развернулся и, не сказав ни слова, пошагал в сторону виллы.

* * *

О том, что на острове нашли мертвого человека, Нике рассказал Рафик Давидович. И о том, что тело во время утреннего заплыва обнаружили Юна с Иваном, тоже рассказал, за чашкой утреннего кофе с шоколадными конфетами, теми самыми, что Ника исправно находила на прикроватной тумбочке.

– Это ужасно, Ника! – Наверное, Рафик Давидович чистил апельсин, потому что по террасе разносился цитрусовый аромат.

Да, конечно, это ужасно, когда вечером ты спасаешь одну барышню, а утром уже совершаешь променад с другой. Нет, ужасно не это, ужасно, что она, Ника, так болезненно на это реагирует.

– Хорошо, что вам не довелось увидеть этого кошмара.

– Лучше бы довелось. – Она улыбнулась. Ведь Рафик Давидович не виноват в ее слепоте. Никто не виноват.

– Да бог с вами, Ника! – Повар всплеснул руками, и она отчетливо услышала этот звук. – Нет ничего хорошего… – Он осекся и тут же сам себя одернул: – Ах, простите меня, юная леди! Я лишь хотел сказать, что вам не нужны такого рода переживания.

– А Юне нужны?

– Юне? – Он немного помолчал, пошуршал чем-то, кажется, оберткой от шоколада, а потом сказал: – Юночке, разумеется, тоже не нужны. Но дело в том, что Юна, Ксения и даже Фина – девушки необычные и с младенчества приученные к своему особенному статусу. Агата с пеленок воспитывала в своих детях и внучках храбрость. Особенно во внучках. Женщины рода Адамиди – это совершенно особенные женщины. – В голосе Рафика Давидовича Нике почудилась грусть. Словно бы он был тайно и безнадежно влюблен в Агату. Интересно, сколько ему лет? – Они бесстрашны. И я не могу сказать, хорошо это или плохо. Иногда мне кажется, что бесстрашие граничит с бесчувствием. – Обертка зашуршала еще громче. – А вот эта конфетка из черного шоколада. Попробуйте, очень вкусно!

– Значит, Юна не испугалась? – Ей не хотелось про шоколад, ей хотелось про удивительных женщин рода Адамиди.

– Даже если и испугалась, то не очень сильно. Я не могу припомнить случая, чтобы кто-то из обычных людей смог бы навредить ее дочерям.

– Чьим дочерям? Ведь у Агаты есть только сыновья.

– Это легенда, деточка. – Чувствовалось, что Рафик Давидович улыбается. Чувствовалось, что ему нравятся все эти разговоры про семейные тайны. – Еще одна удивительная легенда рода Адамиди. Когда я говорю «ее дочери», я имею в виду не Агату, а саму Медузу.

– Медузу, которая горгона? Из древнегреческих мифов?

– Принято считать, что далекий предок Агаты прибыл в наши края из самой Эллады. Собственно, греческая фамилия тому несомненное доказательство. Прибыл сам и привез молодую жену, женщину удивительной красоты и невероятной силы.

– И она, эта женщина, была горгоной Медузой? – Нике тоже нравился и этот разговор, и эта история, больше похожая на сказку.

– К сожалению, не сохранилось достоверной информации о том, как звали первую женщину рода Адамиди, но легенда гласит, что в ее жилах текла кровь той самой мифической Медузы.

– Класс! – сказала Ника вполне искренне, нашарила на столе перед собой конфетку, откусила кусочек и запила вкуснейшим кофе.

– Вам нравится? – Было непонятно, о чем конкретно спрашивает ее Рафик Давидович: о семейной легенде или о кофе с шоколадом, поэтом Ника кивнула дважды.

– Но ведь у горгоны Медузы были весьма специфические таланты…

– Это вы сейчас намекаете на то, что под ее взглядом живые твари каменели и падали замертво? Так смею вас заверить, юная леди, взгляд Агаты тоже не всякий выдержит. Особенно когда она в ярости. Замертво, может, никто и не упадет, но окаменеет запросто. – Рафик Давидович говорил очень серьезно, словно и сам верил в сказанное. А может, просто таким оригинальным образом решил подшутить над Никой?