себя чувствует, а слова, в отличие от анализов крови, рентгеновских снимков и ДНК, можно воспринимать по-разному. Если мы каждые десять лет будем опрашивать тысячу шведов, чувствуют ли они себя плохо, их ответы будут отражать «плохое самочувствие» в их время. Возможно, в 1970-е годы это означало одно, а сейчас совсем другое. Мне не надо далеко ходить, достаточно вспомнить самого себя, когда в 1990-е я учился в гимназии. Слово «психиатрия» вызывало у меня и у окружающих ассоциации со смирительными рубашками и привинченной к полу мебелью, поэтому многие в те времена не решались обращаться за помощью. Сегодня люди более открыто говорят о психическом нездоровье, что само по себе хорошо, но затрудняет сравнение анкетных опросов, проведенных в разные годы.

Похоже, мы так и не узнаем, действительно ли сейчас больше людей страдают от депрессии, однако я решил не сдаваться, а копать дальше. Изучив материалы исследований, экспериментов и отчетов, я пришел к выводу, что большинство из наиболее тщательно проведенных экспериментов (с вопросами, не меняющими свое значение со временем, и объективными признаками у большого количества испытуемых) указывают на отсутствие серьезной разницы. Исключение — девочки-подростки: подавленность и тревожные состояния среди них значительно возросли в последнее десятилетие, о чем я упоминал в главе об одиночестве.

Несмотря на потрясающие медицинские и экономические достижения последних десятилетий, мы, похоже, не стали чувствовать себя психологически лучше.

В целом же нельзя утверждать, что людей с депрессивными расстройствами сегодня больше, чем 20 или 30 лет назад. То же касается людей с СДВГ и аутизмом: их не стало больше, но количество тех, кому поставлен этот диагноз, резко выросло. Это означает, что 20 лет назад многим его просто не поставили.

Удивительнее то, что депрессия не идет на спад! Хотя, казалось бы, людей, посещающих психотерапевта и принимающих лекарства, стало больше. Последние десятилетия медицина развивалась огромными темпами. В течение всего ХХ века человечество достигало выдающихся успехов в деле борьбы с инфекционными заболеваниями, но на этом развитие медицины не остановилось. Мы справились с инфекциями, но эстафету приняли инфаркт и рак, однако и здесь ситуация улучшилась. В Швеции смертность от инфаркта снизилась с начала нового тысячелетия на 50%. В 1980 году четверо из десяти человек жили еще десять лет после постановки онкологического диагноза. На сегодняшний день это семь из десяти. Средняя продолжительность жизни в мире выросла с 1990 года на семь лет. В Швеции, Европе и Японии она увеличилась на пять лет с 1990 года, то есть каждый год увеличивалась на два месяца. И мы не только стали дольше жить, мы стали дольше оставаться здоровыми.

Экономическое развитие шло рука об руку с медицинским. ВВП Швеции с 1990-х годов вырос почти на 100% — мы стали в два раза богаче. И в этом мы не одиноки. Для примера: в немецкой экономике с 1997 по 2012 год наблюдался прирост на 80%. Экономика США с 1990 по 2018 год выросла почти в три раза. Но, несмотря на потрясающие медицинские и экономические достижения последних десятилетий, нам, похоже, не стало лучше на душе. Даже удивительно, что мало кто об этом задумывается. Ведь в конечном счете каждая идеология, религия и партия обещает улучшить условия жизни, чтобы нам стало хорошо. А если вас интересует, как экономика соотносится с психологическим самочувствием, спросите у самого твердолобого капиталиста, зачем вообще нужно экономическое развитие. И услышите в ответ, что оно нужно, чтобы мы жили лучше. А если вы наивно спросите, зачем надо, чтобы мы жили лучше, он ответит, что, само собой, для того чтобы мы хорошо себя чувствовали. Но ведь это не так. У нас вроде все хорошо, а чувствуем мы себя на удивление плохо.

Почему мы топчемся на месте?

Хотя живем мы намного лучше, чем 20 лет назад, нам нисколько не полегчало, и это грустно. Похоже, наше душевное самочувствие не изменится, несмотря на все успехи экономики и медицины. Но я видел много людей, которые благодаря психотерапии, физической активности и лекарствам не только вылечились от депрессии и тревожного расстройства, но и научились предупреждать их. Поэтому я не верю, что все бессмысленно! Конечно, интересно, лучше или хуже мы себя чувствуем, чем 20, 200 или 20 000 лет назад, но самое главное, что мы можем сделать здесь и сейчас.

Разумеется, мы не можем поголовно вакцинировать всех от эмоциональных нарушений — надеюсь, вы со мной согласитесь, раз дочитали до этого места, — но мы можем улучшить свое состояние. Не забывайте про парадоксальное открытие Сазмана, Шиффелина и других антропологов: среди современных охотников-собирателей депрессия встречается исключительно редко, хотя эти люди живут в очень тяжелых материальных условиях.

Что-то в их образе жизни защищает от депрессии, и, наоборот, что-то в нашем делает нас уязвимыми. Мне кажется, это «что-то» — в первую очередь физическая активность и общность с другими людьми. Современные охотники-собиратели обычно проходят 15–18 тысяч шагов в день и физически активны два-три часа в сутки, из них один час — с высокой интенсивностью. Они поддерживают прочные социальные связи. Добавлю, что они, как правило, не курят, живут в экологически чистой среде и не потребляют такое количество фастфуда, как мы. А еще работают меньше и находятся в более равноправном обществе.

А что будет, если?..

Конечно, в цифрах сложно выразить роль каждого из этих факторов. Однако очевидно, что физическая и социальная активность важнее других. Достаточно внести в жизнь небольшие изменения, и вы убережете себя в будущем от визитов к врачу и плохого настроения в целом. Представим, что мы бы начали чуть больше двигаться, увеличили количество шагов в день, скажем, до 10 000, стали чуть чаще встречаться с друзьями, а все, кто не чувствует себя одиноким, отвели бы один час в неделю на поддержку того, кто страдает от одиночества. Что бы тогда произошло? Мы можем составить примерное представление, опираясь на данные исследований: ученые подсчитали, что 20% всех депрессивных расстройств связаны с одиночеством, а 12% можно было бы избежать, если бы мы больше двигались. В глобальном масштабе это означало бы, что количество людей, страдающих депрессией, уменьшилось бы на 100 миллионов.

Вероятно, мы выиграли бы куда больше, чем просто снижение количества депрессий. Современные охотники-собиратели, доживающие до пенсионного возраста (по западным меркам), обладают отменным здоровьем. Избыточный вес и ожирение у них встречаются редко, повышенное давление тоже. Страдающих диабетом второго типа вообще не нашлось. Сосуды у 80-летних представителей племени цимане в Боливии в таком же состоянии, как у 55-летних жителей западных стран. И это притом что им никто не выписывает препараты, снижающие давление и холестерин. Никто не проверяет у них уровень сахара в крови и не вызывает на диспансеризацию. У