– Ненавидит?! – Он был искренне изумлен. – За что ей ненавидеть меня?

Я не могла сказать ему: потому что ты ее отец, но не признаешь ее; потому что ты просто выполняешь по отношению к ней свой долг, но не более того. Поэтому я ответила уклончиво:

– Ты, наверное, сам ответишь на свой вопрос.

Он некоторое время хмурился и молчал, а потом сказал:

– Если бы я не любил девочку, зачем бы я заботился о ней?

– Ты заботишься о ней, потому что любил ее мать. Ведь так, Гарри?

– Да, конечно.

– Ты расскажешь мне о ней?

– Когда-нибудь расскажу, – не сразу ответил он.

– Ведь меня поселили в ее комнатах? Там ее вещи, ее одежда…

– Да.

Сухим ответом он как бы закрыл тему, а мне хватило ума не приставать к нему с расспросами. Да я и не хотела ничего знать, так как вернулась ревность. Кем бы она ни была, ей досталось больше счастья, чем мне, его жене.

– Разве Пенелопа несчастна? – вдруг спросил он.

– Когда я приехала в замок, она была несчастна.

– Почему? Я даю ей все, что нужно ребенку ее возраста.

– Кроме общества сверстников. Она вынуждена была искать друзей среди прислуги; принимая во внимание все обстоятельства, ее нельзя винить. Я хочу все изменить. В конце концов, я ведь ее ма… то есть опекунша.

– Ты имеешь право делать с ней все, что считаешь нужным, до поры до времени.

– До поры до времени?

– У меня есть планы, касающиеся ее.

Я ждала, но больше он ничего не сказал. Наш разговор происходил во время долгого путешествия от станции к замку.

Когда впереди показались огромные башни, стоящие по обеим сторонам от парадных ворот, мною овладело восхитительное чувство. Я дома! Мы въехали в ворота; привратник снял шляпу, его жена и дочери присели. Я вспомнила, как ехала сюда в первый раз, и улыбнулась. Заметив мою улыбку, Гарри спросил:

– Оливия, что тебя рассмешило?

– Я вспомнила, как в первый раз въехала в эти ворота… Тогда мне показалось, будто я попала в заколдованное королевство, откуда нет возврата.

– Должно быть, у тебя сильная интуиция, – беззаботно заметил он.

Я откинулась на спинку сиденья и стала смотреть в окно. Вот опять дорога бесконечной лентой вьется по парку, вот появились зеленые лужайки. И вдруг перед нами неожиданно выросла серая громада замка. На башне развевался герцогский штандарт.

Слуги выстроились в ряд, приветствуя нас. Прежде я даже не понимала, какая огромная армия трудится в замке. Вдруг я заметила: кое-кого недостает.

– Миссис Гарни, – спросила я, – где Алиса?

Экономка удивленно оглянулась. Полли, назначенная моей камеристкой, стояла первой в ряду, горделиво сияя, однако племянницы миссис Гарни не было. Я заметила, что экономка недовольно поморщилась. Для прислуги, какой бы незначительной она ни была, отсутствовать во время приезда хозяев, непростительный промах, заслуживающий самого сурового наказания. Я понимала, что экономкой владеет не только гнев, но и замешательство, ведь Алиса – ее родственница.

– Найдите ее, миссис Гарни, – распорядилась я, – и пришлите ко мне.

– Слушаюсь, ваша светлость.

Слуги разошлись, осталась только Полли, обязанная сопровождать меня наверх.

Гарри склонился над моей рукой и поцеловал ее! Подняв голову, я увидела, что он улыбается.

– Умница, моя герцогиня, – прошептал он.

Мне хотелось самой вручить подарки Пенелопе, и я попросила, чтобы свертки, не распаковывая, отнесли в мою комнату. Мне не терпелось увидеть девочку. Жаль, что она не вышла встретить нас. Видимо, мисс Уэйт хотела произвести впечатление на новую хозяйку замка своим усердием.

Оставив Полли раскладывать вещи, я поспешила в школьное крыло. Дойдя до конца коридора, который вел в мои прежние апартаменты, я вдруг услышала чей-то смех. Кто-то смеялся в комнатах, которые когда-то принадлежали матери Пенелопы.

Но никто не имел права находиться там сейчас!

Я распахнула дверь, из-за которой доносилось хихиканье, и застыла на пороге. Те, кто там находились, тоже застыли от изумления. Одной была Пенелопа, другой – Алиса. Обе были разодеты в наряды, вынутые из шкафов. На кровати высилась груда атласных, бархатных и парчовых платьев, которые они уже примерили, – платьев, которые Гарри бережно хранил долгие годы в память о дорогой ему женщине.

Гнев охватил меня, на некоторое время я лишилась дара речи. Пенелопа тихо вскрикнула и неуверенно шагнула ко мне. Ее огромные черные глаза с восхищением оглядывали меня.

Отложив свертки с подарками, я приказала:

– Сними это.

Она повиновалась беспрекословно и принялась стаскивать с головы высокую шляпу с перьями. Я механически помогла ей, но поверх ее головы неотрывно смотрела на Алису, на лице которой играла наглая улыбка.

– Где вы взяли ключ? – спросила я. Алиса пожала плечами.

– Отвечайте немедленно!

Улыбка тут же исчезла с ее лица. Она вспыхнула, но ничего не ответила.

Я подошла к камину и позвонила в колокольчик три раза. Алиса начала торопливо снимать с себя атласное платье, дергая дрожащими пальцами неподатливые крючки.

Я немного успокоилась, но гнев по-прежнему душил меня.

– Это была ваша идея, Алиса?

– Нет, – вызывающе ответила она, но за ее дерзостью явно крылся страх.

– Нет… а дальше?

– Нет, мэм.

– Ваша светлость.

– Ваша светлость, – нехотя повторила она.

– А теперь отвечайте. Это была ваша идея? Где вы взяли ключ? И как вы посмели сюда войти?

– Все придумала мисс Пенелопа, ваша светлость. Она и уговорила меня.

Пенелопа, безуспешно пытавшаяся выбраться из широкого платья, тихо ахнула.

– Неправда! – едва слышно выговорила она. В глазах ее плескалось неподдельное изумление. В прежние времена, когда Пенелопа лгала, у нее не было такого взгляда.

Обернувшись через плечо, я приказала:

– Оставайтесь здесь, Алиса.

Девушка была уже почти у двери, она двигалась быстро, украдкой. Я помогла Пенелопе застегнуть платье. Потом пригладила ей волосы и сказала:

– Мне нужно, чтобы вы обе сказали правду. Если Алиса лжет, значит, все расскажешь ты. А вот, кстати, и миссис Гарни.

Прямая фигура в черном платье застыла на пороге. Она с явным отвращением оглядывала комнату, платья и свою племянницу.