– Я очень ценю твое предложение, но не могу его принять.

А поскольку ситуация была критической и он понимал, что терпеть больше не может, то сделал несколько шагов вглубь баржи, отвернулся, оголив белые ягодицы, и снял одежду. Потом, став белкой, помочился как мог незаметнее. Это было так хорошо и так унизительно, что он едва не заплакал с удвоенной силой, но в конце слезы и впрямь навернулись ему на глаза – слезы благодарности, потому что, помимо несказанного облегчения, произошло чудо: по мере того как он пачкал одежду, та высыхала. Подвижная ткань впитывала жидкость, шла складками, и жидкость испарялась. Когда он закончил свои дела, одеться он не посмел, но помахал тканью перед носом Паулуса, Маркуса и жеребенка.

– Надо же, – сказал Паулус. – Под дождем так быстро не сохнет.

– Удивительно, что я не знал этого раньше, – сказал Петрус, – не пришлось бы так мучиться целых четверть часа.

– Ты наверняка первый эльф, который писал в свою одежду, вот потому и не знал, – заметил Паулус.

– Это что-то космическое, – сказал жеребенок, превращаясь в кабанчика.

Снова приняв человеческий образ, он завернул урну и положил на место у ног родителей. Их полуденный сон был безмятежным, и Петрус удивился, как пара мирных высших эльфов смогла породить столь утонченного маленького монстра, ибо он не сомневался, что блондинчик обольстителен, как демон. Едва рассеялись чары его улыбки и синих глаз, у Петруса мелькнуло ощущение опасности, и сейчас, когда юный эльф снова направлялся к ним, неприятное чувство все не проходило, и прекрасное лицо больше не могло его побороть.

– Ты из какой провинции? – спросил его Маркус.

– Мы из Рёана, – ответил он, – потому и ирис на нашей печати. Мой отец посланец Совета от провинции Темных Туманов. Он председательствует в постоянной ассамблее и командует регулярными частями.

– Это так принято, что посланцы дарят урны Главе Совета? – спросил Паулус.

– Обычно, – пустился в объяснения эльфенок, – подарок делают всей верхней палате. Но этот год – год выборов, и мы благодарим главу, который покинет пост с персональными подарками.

– Это правда, – согласился Маркус, – я и забыл, что Глава Совета на посту уже четыреста лет.

– Исторический момент, – сказал эльфенок, – вы прибудете в Кацуру в самый разгар.

– Значит, в Нандзэне будет новый страж, – задумчиво проговорил Петрус. – Если я не ошибаюсь, его кандидатура выдвигается Главой Совета и ставится на голосование новых советников.

– Однажды я поеду в Нандзэн, – вдруг заявил их попутчик.

Маркус засмеялся.

– Откуда тебе знать? – спросил он.

– Меня выберут Стражем Храма, – ответил эльфенок, – и я стану хозяином Нандзэна.

Они, остолбенев, уставились на него.

– Желание творит судьбу, – сказал маленький высший эльф. – А пока что мы поддержим нашего чемпиона.

– И кто же этот чемпион? – спросил Петрус.

– Один высший эльф-заяц из Темных Туманов, который впервые принимает участие в выборах против другого высшего эльфа-зайца из провинции Снегов, который уже заседает в Совете.

– Рёан versus[26] Кацура, – сказал Паулус. – Наш Сумеречный Бор никогда не породит главу.

– Достаточно иметь хоть немного честолюбия, – возразил эльфенок. – Вы не хотите стать частью истории?

– Мы из младших домов, – ответил Маркус, – думаю, поэтому власть не слишком нас привлекает. Зато история принадлежит каждому. И я не знал, что кандидатов называют чемпионами.

– Никогда еще не бывало такого нетипичного претендента, – продолжал юный эльф. – Он не из тесного мирка советников, хотя является отпрыском знаменитого рода, семьи садовников Совета. Он так блистателен, что всего за двести лет пробился в советники. Сейчас он претендует на высший пост.

– Твоя семья будет голосовать за него? – спросил Петрус.

– И моя, и многие другие, – ответил его собеседник. – Эльфы напуганы, им нужен отважный глава, чтобы бороться с новыми опасностями нашего времени.

– Новыми опасностями? – повторил Маркус.

Тот посмотрел на него, как если бы тот вылез из пыльного шкафа.

– Позавчера Совет разослал новое тревожное оповещение во многие провинции, где у туманов возникли проблемы.

– Да, – вспомнил Паулус, – мы слышали об этом в Ханасе. Но какая связь с отважным главой?

– Мой отец думает, что это начало долгой агонии и нужен кто-то, смеющий посмотреть фактам в лицо и назвать причины.

– И что это за причины? – спросил Петрус.

Он был в дурном настроении из-за того, что застрял в своей ипостаси белки, и чувствовал, как внутри нарастает недоверие. Юный эльф стал кабанчиком и не спешил с ответом; его ресницы изящно опустились, а когда он снова поднял глаза, то ответил тоном заговорщика:

– Человеческие существа.

Все трое смотрели на него в изумлении, и он, похоже, был доволен произведенным эффектом.

– Как люди могут иметь хоть какое-то отношение к изменениям в туманах? – недоуменно спросил Паулус.

– Это длинная история, – сказал кабанчик.

Он хотел продолжить, но баржу сильно тряхнуло. По фарватеру пронесся удивленный ропот, и перевозчики закрыли каналы сообщения между судами. Встряска разбудила родителей кабанчика, и, увидев сына в компании троицы, они с улыбкой подошли к ним и дружелюбно поклонились. В своей человеческой форме они были до неприличия красивы и настолько же темноволосы, насколько их сын светловолос.

– Надеюсь, наш юный болтунишка не слишком вам надоедал, – заговорил отец.

– Вовсе нет, – вежливо ответил Паулус.

– Что за странный толчок, – нахмурив брови, сказала мать.

У нее был низкий голос с чуть усталыми интонациями, который понравился Петрусу.

– Ваш сын сказал нам, что вы из Рёана, – произнес Паулус. – Говорят, это бесподобный город.

– Добро пожаловать, – ответила она, – мы всегда рады разделить с кем-либо наши темные туманы. Могу ли я спросить, откуда вы?

Они не успели ответить, потому что пассажирами велели сесть, и троица эльфов-вепрей вернулась на свои места. Но через некоторое время, поскольку ничего примечательного не происходило, все расслабились, снова поддавшись мягкому очарованию плавания. А Петрус размышлял. Может, вы и есть один из кусочков пазла, который начинает складываться, сказала эльфийка-заяц из дома чая – и у него действительно возникло ощущение, что они заплутали в самом сердце какой-то сложной игровой партии, суть которой была выше их понимания. Хотя они оказались галлюцинацией, порожденной избыточным потреблением чая, дикие травы фарватера продолжали волновать его, как если бы были реальными письменами. Пусть даже иллюзия, но вдруг она нам что-то подсказывала? – спрашивал он себя. Потом, измученный своими несуразными предположениями, от которых начинала болеть голова, он задремал. Но, уже погружаясь в сон, успел подумать: какое приключение! И с улыбкой заснул.