Пол и Клэр обладали высоким либидо, но низкой терпимостью к эмоциональной близости. При попытке Пола, сколь угодно внезапной, создать контакт, ощутить любовь и терпеть уязвимость Клэр напряглась и отстранилась.

И Пол, и сама Клэр страдали тем, что я называю «тревожностью любви». Пол хотел верить, что он контролирует свой мир — на работе, в постели и т. д. Влюбленность подкосила его чувство контроля.

У всех нас есть страхи, связанные с любовью. Они дремлют — часто мы их даже не осознаем, пока не влюбимся. И тогда на поверхность всплывает вопрос о нашей собственной пригодности к любви. Заслуживаем ли мы той любви, которую принимаем и ощущаем?

Поскольку Пол ощущал тревожность (что привело к эректильной дисфункции), он скрылся бегством в среде, которая восстанавливала его чувство важности, власти и контроля — в массажном салоне. Однако этот контроль был иллюзией, которую Пол покупал за деньги. «Секс-работницы», населяющие «кварталы красных фонарей», продают контрафактную любовь — рядом с лавками, торгующими контрафактными кошельками, поддельными духами и пиратскими DVD.

Я хотела, чтобы Пол был способен ощущать настоящее и мириться с ним.

— Истинная ценность вашего похода к проститутке состоит в том, что вы лишаетесь возможности переживать страсть.

— Но я испытываю страсть к Клэр за пределами спальни, — возразил он смущенно. — Просто не чувствую ничего, когда мы на самом деле занимаемся сексом.

— Разум находит способ сделать человека бесчувственным, чтобы защитить его от страхов, которые он все испытывает.

— Так что же мне делать? — спросил Пол.

Хороший вопрос! Я полагала, что он должен найти общий язык с силой любви. Ему нужно научиться раскрываться, несмотря на страх быть отвергнутым, и проявлять настойчивость перед его лицом.

— Как насчет того, чтобы посмотреть на чувство страха как на праздник в честь того, что вы нашли человека, к которому можете быть по-настоящему неравнодушны? Вместо того чтобы заглушать, примите его. Конвертируйте его в страсть.

— А что, если она не ответит взаимностью?

— Ну, это не травмоопасно, — сказала я ровным тоном, заранее опровергая распространенное убеждение в том, что неполучение мгновенного одобрения причиняет травму.

— Так как же, черт возьми, мне снова обрести твердость? — рассмеялся Пол.

— Было бы неплохо, если бы Клэр понимала, чего вы здесь стараетесь добиться. Вы должны сказать Клэр, чего хотите. Отправляйтесь домой и повторите то же домашнее задание. Может быть, на этот раз она будет более восприимчива, поскольку вы не так сильно застигнете ее врасплох.

Я так и не узнала, добились ли Пол и Клэр успеха во второй раз. Он ушел из кабинета, говоря, что мы увидимся на следующей неделе, но больше не объявлялся. Прождав 10 минут после начала нашей следующей назначенной встречи, я позвонила ему, чтобы узнать, что случилось, но мне пришлось оставить сообщение на автоответчике. Это ужасное и фрустрирующее чувство для терапевта — когда приходится просто сидеть в кабинете, ничего не понимая, если клиент пропускает сеанс без предупреждения.

В тот вечер я села в метро, чтобы ехать домой, гадая, не было ли ошибкой повторное назначение того же домашнего задания. Может быть, я сама подтолкнула Пола к неудаче. Может быть, мое вмешательство было преждевременным, поспешным. Я боялась, что могла раскрыть его к такой уязвимости, с которой ни Пол, ни Клэр не были готовы иметь дело.

Я просила об очень простой вещи — чтобы они увидели друг в друге человечность, но не сумела принять в расчет, насколько это трудно. Однако, думаю, что, если бы Пол был сердит на меня, с него бы сталось снова прийти в офис и дать мне в ухо.

Я снова попыталась позвонить Полу перед уходом из офиса. Он не снял трубку. Я думала, что нам стоит по крайней мере провести заключительный сеанс, чтобы подвести итог всему, над чем мы работали. В нормальном ходе терапии есть первая, беспокойная стадия знакомства друг с другом, со временем формируются узы, а затем следует завершение — признание всего, что успело произойти. Но Пол не был клиентом того типа, которому требуется переработать окончание наших отношений или даже хотя бы сказать «спасибо» или «прощайте». Думаю, он просто ушел, сделав свое дело.

В душе у меня немного саднило — он был мне небезразличен, — но я не получила никакого подтверждения тому, что наши отношения что-то для него значили.

Тем вечером в подземке я разглядывала пассажиров, плотно набившихся в вагон, соприкасающихся телами, однако старательно и активно не обращающих внимания на присутствие друг друга. Они читали книги и газеты, слушали плееры, смотрели в пол или разглядывали рекламные объявления на стенах — и все тщательно избегали зрительного контакта.

Все стремятся к близости, думала я. Люди хотят, чтобы их по-настоящему видели и познавали, однако возводят такое количество преград, не давая друг другу проникать внутрь! Эмоциональная реакция Пола на пустой взгляд и безответное тело Клэр показала, что он по-настоящему желает близости.

Я надеялась, что наши сеансы подарили Полу несколько мгновений истинного контакта, которого он так жаждал. Но, когда поезд остановился и поток пассажиров разлился волнами по станционной платформе, меня затопило печальное осознание того, что под конец именно Пол стал «ничем».

Чарлз. Скажи, что ты хочешь трахаться с моим лучшим другом!

Келли (прохладным тоном). Я хочу трахаться с твоим лучшим другом.

Чарлз. Скажи мне, как ты будешь это делать!

Келли. В ванной — пока ты в соседней комнате.

По моей просьбе Чарлз и Келли — молодая пара, рассчитывавшая вскоре пожениться, — разыгрывали в лицах диалог из своего последнего сексуального опыта. Точнее, Келли исполняла обе роли, взгромоздившись на подлокотник дивана рядом со мной и устремив взгляд в камин. Чарлз, напротив, молча съежился в дальнем углу дивана, прижимая к коленям две подушки-«думки» и почти не глядя на Келли или на меня.

Вдруг Келли остановилась и издала сердитый стон.

— Мне это так надоело! Тошнотворно! Это все, что он хочет: разыгрывать в лицах, как я ему изменяю. Каждый раз! Никаких вариаций, если не считать замены лучшего друга его боссом, его братом… или даже его папочкой! Если ничего не изменится, я разорву помолвку!

Это заставило Чарлза встрепенуться.

— Ты же знаешь, у меня низкое либидо, милая, а именно такой сюжет меня заводит. Это ведь только игра. Не понимаю, почему она тебя оскорбляет. Я ведь не хочу притворяться, что изменяю тебе . Тебе это ничем не грозит. Это просто фантазия.

Утверждение о том, что мир фантазий и ролевая игра всегда безвредны и им следует предаваться без пристального рассмотрения, — идея, которую я часто слышу из уст пациентов и секс-терапевтов. Я согласна, что ролевая игра может быть важным творческим компонентом сексуального взаимодействия. Этакий акт интимности, допуск в привилегированный клуб. Чарлз защищал свою ролевую игру, утверждая, что она безобидна, но я задумалась, уж не уходят ли ее корни в злокачественную почву.