— Что произошло, когда вы попытались мастурбировать на фантазии о Келли?

— Ничего. Бесчувственность. Не смог даже сохранить эрекцию.

— Так, ладно, что-то вас блокирует. В настоящий момент между вами есть какие-нибудь проблемы?

— Мы с Келли не занимаемся сексом, как вы и велели. Мы проводим меньше времени вместе. Она последнее время много встречается с друзьями, и я… ревную.

Я попросила Чарлза описать, чем заканчиваются его страхи.

— Я задаю ей вопросы, где она и с кем.

— И как вы думаете, что с ней происходит?

— Не знаю. Я становлюсь параноиком.

— Появление иррациональных чувств и мыслей — это нормально. Давайте-ка их рассмотрим.

— Я боюсь, что она разговаривает с другими мужчинами, флиртует, даже изменяет.

— Это вас возбуждает?

— Вообще-то нет…

— Отлично! Это уже прогресс.

Чарлз теперь прочувствовал свои чувства, вместо того чтобы конвертировать их в эротическую фантазию. Но мой комплимент пропал втуне. Терапия начала вытягивать из него страхи, а из-за того что Келли стала отдаляться, психика Чарлза трещала по швам. Думая о Келли, уехавшей из города, больше всего он боялся того, что она встречается с другим мужчиной.

Я решила, что надо поработать с Чарлзом над умением выговариваться в трудные моменты, когда его одолевает страх. Я предложила ему внутренний диалог: «Все мы переживаем неуверенность, да, это дискомфортное чувство, но я не обязан на него реагировать. Подумаешь, большое дело, это пройдет, реальность состоит в том, что…»

Вместо того чтобы сосредоточиться и успокоиться, Чарлз смотрел на меня так, будто вот-вот влепит мне пощечину. Лицо его покраснело, лоб пошел морщинами, и он просто молча уставился на меня, будто говоря: «Я в панике — и это все, что у тебя для меня нашлось?! Пара шаблонных фраз? Кретинская открыточка для самого себя?»

Он был прав. Чарлз вскрыл эмоциональный гейзер, который подспудно кипел в нем в течение последних восьми лет, и пара банальностей его бы не спасла. Что делать дальше, как справляться с яростью этой обжигающей тревожности — вот была истинная задача.

* * *

Келли попросила меня об индивидуальном сеансе. Прошло некоторое время с тех пор, как мы виделись, я недоумевала, почему она стала отстраняться от Чарлза, и гадала, планирует ли она по-прежнему выйти за него замуж. Келли была расстроена переменой в поведении Чарлза. Он начал делать то, что никогда не делал прежде (мало того, она вообще не представляла, что он на это способен) — заглядываться на других женщин.

«О нет! — подумала я. — Что же он творит!»

Келли влекло к Чарлзу, потому что он казался ей безопасным вариантом — не красавец, зато верный мужчина, который «должен» чувствовать себя счастливчиком рядом с ней и поэтому будет неизменно почитать и обожать ее. Именно это она получала до сих пор, и это был ее способ контролировать собственные тревоги, связанные с любовью. Теперь же Келли чувствовала себя неуверенно — так же как когда встречалась с красавцами и донжуанами. Она была невероятно возмущена.

— Раньше Чарлз постоянно говорил мне, что я красавица. Я бы даже сказала, слишком часто. И вдруг он перестал это делать! Он и нежничать со мной стал меньше. А когда мы выходим на люди, я вижу, что он пялится на других женщин! — Келли сама себя накручивала, готовая вот-вот взорваться (привычная картина). — Мы идем в ресторан, и он буквально заглядывает через мое плечо, пока я говорю. Мне отвратительно то, что приходится бороться за его внимание! Теперь ни с того ни с сего я стала сама поглядывать на других женщин прежде , чем это сделает он, словно ища потенциальную угрозу. А если вижу, что он на кого-то обращает внимание, я выхожу из себя. Я имею в виду — какого черта?!

— Что это значит для вас — когда он находит других женщин привлекательными? — спросила я.

— Я никогда по-настоящему об этом не задумывалась. Я всегда исходила из того, что я — самая сексуальная девушка, с какой он когда-либо был.

— И поэтому он не должен никого больше замечать?

— Да!

— Да, действительно, как он смеет! — повторила я, подчеркивая иррациональность ее реакции. Но при этом я понимала, что́ она чувствует. Реакция Келли была похожа на мои реакции на поведение Рами, и, подначивая ее, я втихаря подначивала себя.

* * *

Не так давно во Флориде мы с Рами пришли на летнюю вечеринку, которую устраивал один из его друзей. Огромный дом был битком набит красивыми людьми, танцевавшими под латиноамериканскую музыку. Я проходила мимо кухни и увидела Рами, занятого оживленной беседой с женщиной то ли из Венесуэлы, то ли из Колумбии — в общем, одной из тех стран, уроженки которых подчеркнуто сексуальны.

Рами разговаривал с этой необычной красоткой с фамильярностью, которая вызвала у меня дискомфорт. Заметив меня, он призывно помахал рукой, чтобы познакомить нас. Она была якобы подругой их общего друга или что-то в этом роде.

Сейчас я уже не помню подробностей этой истории, но совершенно уверена, что в то время она вызвала у меня массу яростных мыслей. Рами держался со мной так, как и полагается влюбленному, но когда он предложил принести этой женщине напиток, то в голосе его, на мой вкус, было слишком много энтузиазма. Я немного постояла рядом с вежливой улыбкой, а потом извинилась, ушла в другую комнату и села там.

Когда Рами нашел меня, он увидел, что я расстроена. Он заключил меня в объятия и несколько минут нашептывал всякие нежности. Потом мимо нас прошла другая женщина — еще одна латиноамериканка, настоящая секс-бомба, с длинными струящимися черными волосами и женственной фигуркой, настолько сексуальной, что даже просто смотреть на нее казалось чем-то неприличным. Сущая порнография, пусть и в одежде! Рами весь засветился, вскочил и окликнул ее по имени. Я понятия не имела, кто это.

— О боже, привет, Рами! — пропела она.

Я отошла в сторону поговорить с подругой, которая все это видела.

— Я бы так не смогла, — заявила она. — Не знаю, как ты это терпишь!

Именно этой последней капли мне и не хватало, чтобы выйти из себя. Да, к черту все это , подумала я. И такое случалось всегда и всюду, стоило нам выйти на люди. Иногда эти женщины, которых Рами называл «просто знакомыми», звонили ему. Он небрежно говорил: «О, это просто Марсела (или „просто Люси“, „просто Мэри“), тебе не о чем беспокоиться», как будто мой невинный вопрос автоматически зачислял меня в ряды психованных параноидальных сталкерш[16].

Хуже всего было взволнованное выражение его лица, когда он отвечал на звонки или видел этих женщин. Казалось, он из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление. В такие моменты я чувствовала себя ограбленной, будто у меня отнимают то, что есть во мне особенного. Я переставала существовать как динамичная и яркая женщина, какой я себя знала. Наоборот, становилась мелкой и незначительной.