Почувствовав вкус крови, толпа двинулась к монастырю кармелитов, где под арестом находились десятки представителей неприсягнувшего духовенства. Здесь самозваный трибунал приговорил к смерти 115 человек, которых затем убили пиками и саблями в монастырском саду. Далее настал черед тюрем Консьержери и Гран Шатле. Там расправа над заключенными продолжалась всю ночь, причем некоторых из них перед смертью подвергали изощренным пыткам. Убивали не только тех, кто был задержан как политически подозрительный, но зачастую и тех, кто оказался в тюрьме за бытовые преступления и даже за долги. К примеру, девушка-цветочница из Пале-Рояля, до смерти замученная в Консьержери пришедшими туда с толпой женщинами, находилась под арестом за то, что из ревности порезала лицо своему любовнику – национальному гвардейцу. Перебили в тюрьмах и тех солдат-швейцарцев, кому удалось выжить во время резни, последовавшей за падением Тюильри 10 августа.

Под утро 3 сентября добровольные палачи перешли в тюрьму Ла Форс, где бойня продолжилась с не меньшей интенсивностью. Особенно современников потрясла смерть подруги королевы, принцессы Ламбаль, подвергнутой жесточайшему сексуальному надругательству, которое продолжалось и после того, как женщина уже была мертва. Голову принцессы, надетую на пику, убийцы отнесли в замок Тампль, чтобы показать заточенной там Марии-Антуанетте.

Далее волна расправ над заключенными покатилась по другим тюрьмам Парижа. В первой половине дня 3 сентября она вернулась туда, откуда началась, – в тюрьму Аббатства. Теперь перед самозваным трибуналом предстали и остальные узники темницы. «Разбирательство» с ними длилось несколько часов в присутствии многочисленных зрителей. Жители близлежащих домов принесли скамейки, вино и закуски, чтобы наблюдать за «представлением» со всеми удобствами. Признанных виновными убивали на месте. Некоторые из заключенных – те, кто чем-либо понравился толпе, – были «оправданы» и отпущены. Позднее рассказывали, что юная дочь маркиза де Сомбрёй, бывшего коменданта Дома инвалидов, спасла жизнь отцу, выпив по требованию зрителей стакан человеческой крови.

4 сентября, когда тюрьмы были опустошены, несколько сот тех, кто еще не насытился убийствами, ворвались в приют Сальпетриер, куда, помимо прочих, отправляли на исправление проституток. Этих женщин убийцы подвергли изощренному насилию, после чего умертвили.

Всего в Париже нашли свою погибель более 1300 заключенных. Резня разворачивалась при откровенном попустительстве Коммуны и полной неспособности Законодательного собрания помешать происходящему. Вслед за Парижем такие же массовые расправы прокатились и по ряду других городов.

День 2 сентября 1792 года был отмечен во Франции началом не только сентябрьских убийств, но и выборов в Национальный Конвент, которые продолжались до 19 сентября. Правом голоса обладали все французы мужского пола, достигшие 21 года, отвечавшие годичному цензу оседлости и обеспечивавшие себя своим трудом. Впрочем, слуги голосовать не могли ни при каких условиях, то есть говорить о всеобщих выборах отнюдь не приходится. Однако даже из тех, кто имел право голоса, воспользовались им менее 12 %.

В Париже выборы осуществлялись открытым голосованием и под строгим контролем Якобинского клуба. Надо ли удивляться, что первым в депутаты здесь избрали Робеспьера, вторым – Дантона. Остальные представители столицы также имели весьма радикальные взгляды. В провинции голосование тоже нередко носило открытый характер и производилось под надзором революционных обществ, которые по своему произволу немедленно отстраняли от выборов тех, кого сочли подозрительными. Рабочие, ремесленники и крестьяне в большинстве своем воздержались от участия в голосовании, а наибольшую активность проявили горожане среднего и высокого достатка.

Неудивительно, что по своему социальному составу новый депутатский корпус оказался преимущественно буржуазным – в том смысле, какой в это слово вкладывали во Франции XVIII века, – иначе говоря, он состоял из представителей верхов городского населения. Из 749 его членов 500 являлись юристами, лицами свободных профессий и государственными служащими. Рабочих среди депутатов было только двое. Треть избранных представителей уже имела опыт работы в Учредительном и Законодательном собраниях.

Свои заседания в бывшей королевской резиденции Тюильри Национальный Конвент открыл 20 сентября 1792 года. Ведущая роль в нем принадлежала республиканцам. Однако они были далеко не монолитны, а делились на группировки («партии»), между которыми развернулась острая борьба практически по всем вопросам внутренней и внешней политики.

Жирондисты (примерно 140 человек), составлявшие «левую» в Законодательном собрании, вынужденно уступили в Конвенте эту сторону своим более радикальным оппонентам, переместившись на места справа и приняв на себя все сопутствующие негативные коннотации. В их рядах находились такие крупные политические фигуры, как Бриссо, Верньо, Гаде, Петион, Жансоне, Кондорсе и другие. Они в значительной степени опирались на провинциальные элиты больших торговых городов Юга, которые были недовольны диктатом Парижа и влиянием его Коммуны на общегосударственные дела. Считая, что с провозглашением Республики миссия Революции выполнена, жирондисты выступали за строгое соблюдение правовых норм, отвергали чрезвычайные меры, мотивируемые «революционной необходимостью», и резко осуждали сентябрьские убийства, требуя привлечь виновных к ответу.

Их оппоненты – «партия» монтаньяров – сначала насчитывали в своих рядах чуть более 110 человек, но со временем увеличили свою численность примерно до 150. Они-то и заняли левую сторону зала. Монтаньяры представляли собой пестрый конгломерат людей с разными социальными и экономическими взглядами, объединенных, однако, приверженностью к радикальным политическим методам. Ничем не отличаясь по социальному составу от жирондистов, они тем не менее в борьбе с оппонентами охотно апеллировали к плебсу и в случае необходимости искали поддержки у Коммуны.

Важным инструментом влияния на общественное мнение монтаньярам служил Якобинский клуб, куда входили многие из них. За три года, прошедшие после его основания, он не только сохранил, но и расширил связи с аналогичными «народными обществами» в других городах, образовавшими социальную сеть, по которой революционные импульсы из Парижа достаточно быстро распространялись во все концы страны.

Лидерами монтаньяров были Робеспьер, Дантон и Марат. Кроме того, в эту группу входили такие уже известные к тому времени деятели Революции, как Демулен, Кутон, Шабо, Базир, оба Мерлена – из Дуэ и Тионвиля, бывший герцог Орлеанский, взявший себе имя Филипп Эгалите (égalité – «равенство»), и другие. Очень быстро на первый план в этой «партии» выдвинулся и молодой юрист из Пикардии Луи-Антуан Сен-Жюст.

Между двумя враждующими группами располагалось Болото, или Равнина, – более или менее пассивное большинство примерно из 500 депутатов, поддерживавшее то монтаньяров, то жирондистов.

В тот же самый день, 20 сентября 1792 года, когда начал свою работу Конвент, на фронте произошли важные перемены.