Впрочем, у короля была прекрасная защита. Его адвокатами на суде согласились стать едва ли не лучшие юристы Франции. Старик Ламуаньон де Мальзерб был личностью в высшей степени незаурядной. Он ранее отличился не только на ниве правоведения как председатель одного из главных судов Парижа – Палаты косвенных сборов, но также на политическом поприще – как один из лидеров парламентской оппозиции реформе Мопу – и на научном – как выдающийся ботаник, принятый за свои исследования в Академию наук. Адвокаты Франсуа Дени Тронше и Ромэн Десез тоже были не только эрудированными правоведами, но и очень смелыми людьми, ибо понимали, что их согласие защищать короля бросит тень политических подозрений и на них самих.

Эта троица опытных юристов и одновременно отчаянных храбрецов камня на камне не оставила от выдвинутых против короля обвинений. Они доказали, что все, сделанное Людовиком XVI до принятия Конституции, полностью соответствовало существовавшим тогда правовым нормам. За вменяемые же ему в вину деяния, совершенные после утверждения Конституции, ответственность по закону должны нести министры. Что касается предполагаемых сношений короля во время войны с вражескими державами, то никаких убедительных доказательств тому обвинение не представило. Более того, защита подсудимого отметила, что сам по себе процесс совершенно незаконен, поскольку Конвент выступает одновременно и обвинителем, и судьей, что противоречит всем принципам правосудия.

Однако даже эта блестяще выстроенная линия защиты не могла ничего изменить в изначально принятом депутатами решении осудить монарха. Оправдать его они не могли, потому что если король невиновен, то в таком случае восстание 10 августа оказывалось антиконституционным бунтом, а его участники преступниками. Более того, созванный в результате этого восстания Конвент автоматически становился нелегитимным. Поэтому об оправдании Людовика не заговаривали даже жирондисты, не желавшие его смерти. Не ставя под сомнение «вину» монарха, они лишь изыскивали способы спасти ему жизнь.

Бриссо акцентировал внимание на тех негативных внешнеполитических последствиях, которые навлечет на Францию возможная казнь короля. Верньо призвал вынести решение о судьбе Людовика на всенародный плебисцит. Учитывая распространенное в обществе уважение к монархии – никакого другого государственного устройства французы до тех пор просто не знали, – подобный шаг мог бы спасти королю жизнь.

28 декабря Робеспьер выступил с большой речью, решительно возражая против обращения к народу. В качестве аргумента он, в частности, высказал важную мысль, которая во многом объясняет мироощущение и мотивацию действий просвещенной элиты в целом. Говоря о добродетели, под которой Робеспьер понимал набор нравственных качеств и мировоззренческих принципов, присущих истинным революционерам, к коим, конечно, в первую очередь относил себя, он заявил: «Добродетель всегда была в меньшинстве на земле. Не будь этого, земля не была бы заселена тиранами и рабами». Иными словами, лидер монтаньяров открыто признавал, что такие «борцы за народ», как он сам и его сподвижники, составляют в обществе явное меньшинство, а их взгляды этим самым народом отнюдь не разделяются. Потому-то Робеспьер и считал недопустимым выносить решение судьбы короля на всенародное голосование.

4 января 1793 года против обращения к народу вдруг высказался и Барер. Его пространное выступление произвело большое впечатление на значительную часть депутатов Болота. Если Робеспьер представлялся им опасным радикалом, то Барер был для них своим.

15 января 1793 года началось поименное голосование депутатов по двум вопросам: «Виновен ли Луи Капет в заговоре против общественной свободы и покушениях на общую безопасность государства, да или нет?» и «Должен ли приговор Конвента Луи Капету ратифицироваться народом, да или нет?». Голосование происходило под жесточайшим психологическим давлением со стороны трибун. От несогласных с тем, что процесс принял явно обвинительный уклон, требовалось немалое мужество, чтобы вслух высказать свою позицию. Таких, однако, среди депутатов нашлось немало, хотя они и не составляли большинства.

По первому вопросу существенных разногласий не было. Из 718 присутствовавших 673 просто сказали «да», 10 воздержались, 3 не ответили на поставленный вопрос, а 32 вместо четкого ответа сделали разного рода заявления. Бывший корсиканский адвокат Кристоф Саличети высказался так: «Как гражданин я говорю да, как судья – нет». Схожим способом выразили свое несогласие с большинством и некоторые другие депутаты. Например, конституционный епископ Клод Фоше, близкий к жирондистам, заявил: «Как гражданин и законодатель я говорю да, а как судья я ничего не скажу, ибо некомпетентен».

По второму вопросу расхождений оказалось больше. Из 721 присутствовавших 286 человек проголосовало за обращение к народу, 423 против этого, 12 воздержались. Хотя большинство жирондистов и сказали «да», некоторые из их «партии», видимо, все же дрогнули и проголосовали вместе с монтаньярами – «нет», как, например, Кондорсе.

На следующий день, 16 января, депутатам предстояло ответить на один-единственный вопрос: «Какому наказанию следует подвергнуть Луи?» Однако после голосования первого же депутата вопросов стало два. Тот самый Майль, доклад которого, собственно, и положил начало всей судебной эпопее, заявил: «В соответствии со своим предыдущим голосованием я высказываюсь за смертную казнь для Луи. Но хочу сделать одно замечание. Если большинство тоже выберет смерть, то, считаю, Национальному Конвенту следовало бы подумать над тем, чтó с точки зрения политики более выгодно и полезно: ускорить или отсрочить момент казни?» В ходе заседания еще ряд депутатов поддержал предложенную Майлем оговорку. Так в повестке появился еще один вопрос, по которому членам Конвента предстояло выразить свое мнение: «Следует ли отложить приведение в исполнение приговора Луи Капету?»

При голосовании о том, какого наказания достоин свергнутый король, из 726 присутствовавших 361 четко и ясно высказался за смертную казнь, в том числе несколько жирондистов. 26, включая самого Майля, сделали это с озвученной им оговоркой, в том числе жирондисты Верньо, Бюзо, Гаде и Петион. 44 хотя и высказались за смертную казнь, но подчеркнули необходимость ее отсрочки, как это сделал, скажем, Бриссо, рекомендовавший отложить казнь до тех пор, пока Конституция не будет принята и ратифицирована народом. 5 человек воздержались. 290 предложили другие виды наказания. Например, Кондорсе потребовал для Людовика «самой суровой кары, какая только есть в уголовном кодексе, помимо смертной казни». Бывший член повстанческой Коммуны Парижа Манюэль и вовсе предложил отправить короля в «заключение где-то вне Парижа, а затем выслать из страны», после чего покинул Конвент, прислав на следующий день извещение о своей отставке.

Очевидно, что исход голосования во многом был предопределен теми условиями, в которых оно проходило. Можно с большой долей вероятности предположить, что при тайном голосовании все те, кто не поддерживал однозначно смертную казнь, скорее всего, проголосовали бы против нее.

И, наконец, 19 января депутаты выразили свое мнение о возможности отсрочки. Из 702 присутствовавших 310 поддержали это предложение, 380 отклонили, 10 воздержались, 2 проголосовали с условиями.