— Оказалось — кстати я оттуда дернул. Володя к тому времени в милиции засветился. Жил-то без документов, как приехал после зоны, так и не оформился. Был зеком, стал бомжем — кусок для ментов самый что ни на есть поперекглотошный. Погнали, да так, что впору съезжать куда-нибудь с глаз долой.

Так вот, встретились мы с ним, сошлись, порадовались и погоревали, а потом сели и стали думать, как ему из этого положения выйти. Ну, на годок хотя бы с глаз убраться. Тут и пришла мне мысль, а не пристроиться ли ему вместо меня к Филипповым в работники! Узнали через Ефимыча — можно! Участок у них большой, зарастать уже начал без работной руки. Дом тоже не маленький. Его Филипповы без присмотра уже загадить успели — хоть ремонтировать начинай. Володенька и начал. Много труда положил на хозяев за их вермишель с картошкой. А по осени, как времени свободного побольше стало, вернулся к своему ремеслу, к деревяшечкам. Приедет ко мне, бывало, отыщет и как начнет выкладывать из сумки свои поделочки — глаза разбегаются! Оставлял мне. Я продам, а он деньги брать нипочем не хочет. Я, говорил, с этого не разбогатею, а ты, Гена, себе хлеба купишь и отдохнешь от беготни по базарам да подворотням. Так и прожил бы Володя год тихо-мирно, если б не эти суки позорные — Филипповы!

Случилась у них неприятность — недоброжелатели одолели. Как, что — не знаю я, и не мое это дело.

— Конечно, дед, конечно! — поддакнул Аякс.

— И придумали они сделать хитрый финт ушами — обдурить всех на свете. Выставить, как будто их ограбили и теперь, кроме шкуры, снять с них нечего. А для правдоподобности Аркадию — это старшой Филиппов — побитому в больнице полежать нужно было. Пострадал, мол, от грабителей. Можно, конечно, и ему рожу свою под скалку подставить для такого дела, только мыслимо ли, этакому господину!

И вот приезжает ко мне Володя и обо всем рассказывает. Говорит, на побитье его уговорили. Водки, мол, дадут, чтобы легче перетерпеть, поколотят, портрет попортят, но без лишней вредности, а так, для неузнавания, и — в больницу на недельку. Койку в больнице уже купили. А через недельку дочь Аркадия его, как отца будто, из больницы заберет. А за это они ему денег дадут и будут долго благодарны.

Согласился ведь Володенька, согласился на свою голову!

Дед запричитал и, не удержавшись, всхлипнул. Аякс смотрел на него собачьими глазами. Даже мне, знавшей все начиная с этого момента, стало грустно.

Пока Гена тряс головой и давил пальцами глаза, Аякс, подмигнув, забрал у меня стакан и плеснул туда пальца на два. Я ногтями очистила дольку чеснока, отломила хлеба.

Выпил дед, успокоился, задышал ровно. И Аякс от него не отстал.

Я уже не опасалась за них. Аякс покрепче, ничего с ним не сделается. А дед… Процесс пошел, и от этой дозы он только болтливее будет.

— Так вот, — продолжил Гена, успокоившись, — пришел Володенька ко мне в последний раз, рассказал обо всем, назвал день, когда его убивать, бить то есть, будут, и попросил наведаться к нему в больницу на всякий случай, как будто к Аркадию Филиппову. Беспокоился все-таки, Предвидел неладное, и недаром! И у меня нехорошее чувство в середке было. Зачем, спрашиваю, тебе это нужно? Он только рукой махнул. Все так и вышло. Увидел я его еще раз уже в гробу, на кладбище. Убили Володеньку, сволочи! И убил его Димка, гад ползучий!

— Почему он? — перебила я Гену, не удержалась. Он с готовностью пояснил:

— Аркадий хоть и барин, конечно, но мужик правильный. Нет, не его рук дело. А Димка — стерва высокомерная!

В названный день я побрился, переоделся как мог, пришел в больницу, а мне и говорят: что ты, мол, старый, здесь таких и не бывало! Захолонуло во мне все, и побежал я к ним домой. А там и в квартиру подниматься нужды не было. Соседи рассказали, что ночью ограбили Филипповых, а самого убили до смерти.

Пришел на похороны. Вынесли Володю чин по чину, за Аркадия, как и договаривались с ним. Только укрыт он был с головушкой, чтоб, значит, не дай бог, не признал кто подмену. Да ветром-то платочек с лица откинуло. На кладбище уже, у могилы. Меня еле ноги удержали — как они его изуродовали! Но мне да Володеньку моего не признать! А выступают, языками молотят, будто и впрямь Аркадий перед ними лежит! Димка меня узнал, испугался, гад, кинулся как бешеный, будто и не на похоронах мы, а на улице! Еле его удержали.

Венчик слушал деда самозабвенно. Отстранившись от него и положив ногу на ногу, он опустил голову щекой на ладонь руки, упертой локтем в колено, согнувшись при этом в три погибели. Телогрейка сползла и едва держалась на нем, почти совсем обнажив костлявые плечи, но он не замечал холода.

Старый бомж, оказывается, был неплохим рассказчиком, и его выступление увлекло даже меня. Сам же он, меньше всего заботясь о производимом на нас впечатлении, просто изливал душу, очень может быть, впервые выплескивая из себя наболевшее.

— Тяжело, ребятушки, досталась мне смерть Володи. Недавно, на девять дней как раз, разнездоровилось мне что-то. С утра маялся, да и погода ветреная была, так что до кладбища добрался уже ближе к вечеру. Хоть бы для приличия дочка Аркадия с Димкой приехали туда пару цветков положить, должна же быть совесть какая-то у людей!

Постоял у могилки его, посмотрел на шкатулочку — сохранилась она у меня, — сквозь чужие венки просунул, оставил! А венки… Они ведь Аркадию куплены, живому то есть, хотел было поразбросать, да не стал. Какая теперь разница! С ними могилка нарядная, и хорошо!

Пока стоял там, на венки смотрел, понял: не будет мне покою, пока не спрошу Димку, за что они с Володей так поступили, пока в глаза его поганые не плюну. И еще Володе пообещал съездить на дачу, забрать оттуда вещи, чтобы ничего его у Филипповых не оставалось.

На даче вчера был. Приехал, а Ефимыч мне сказал: Димка, мол, тут. Вот, думаю, все одно к одному. Нагрянул к нему, стучать не стал, так вошел. Мать честная, а у него деньги по столу разбросаны, да много! Он меня увидел и спрашивает: чего, мол, старый хрен, тебе здесь надо? Ну я и выдал ему все, что хотел, одним выдохом. Выслушал он, не перебил ни разу, а после подошел да как двинет мне по маковке! Сгреб меня в охапку, здоровый бугаина, — и за дверь, носом в снег! Пока я поднимался, он напутствовал меня. Иди, говорит, пес, и помалкивай, не твоего ума это дело. Или болтай, как хочешь. За умалишенного примут. Да ты, говорит, и есть сумасшедший.

В город меня вот девонька привезла.

Аякс глянул, улыбнулся мне благодарно. Дед замолчал, повесив голову. Аякс снова обнял его. Я вернула стакан на место и, пока Венчик прикидывал, по скольку наливать, чтобы хватило еще на раз, попросила просто, глядя в сторону:

— Рассказывай, Гена, дальше.

Он, помолчав, спросил, ничуть не удивившись:

— А ты знаешь что?

Аякс, позвякивая горлышком бутылки о стакан, уверил его:

— Она знает!

— Знаю, — подтвердила я, — что вы Дмитрия из дома взяли. А вот куда отвезли и зачем — расскажи.