Сейчас, когда вокруг нее сгущались ее собственные сумерки, Роза понимала, что жестоко ошибалась, пытаясь все забыть – без этих воспоминаний, как без заветного ключика, она не была собой. Но теперь уж поздно. Она все потеряла, все оставила там, в ужасном и прекрасном прошлом. И так будет теперь всегда, до конца.

В тот вечер всю дорогу домой в голове вертится единственная мысль. Я еду в Париж.

На красном светофоре я достаю мобильник и, не раздумывая, набираю номер Гэвина.

Только после первого гудка я спохватываюсь – какая глупость! Я поспешно даю отбой. Какое дело Гэвину до того, что я решила ехать в Париж, зачем мне посвящать его в свои дела? Он мне очень помог, однако было бы самонадеянно считать, будто мои планы имеют для него какое-то значение.

Зажигается зеленый, я жму на газ и вздрагиваю от неожиданного звонка. Смотрю на дисплей телефона и, кажется, слегка краснею, увидев, кто меня вызывает: Гэвин Кейс.

– Алло? – робко говорю я в трубку.

– Хоуп? – Низкий голос звучит мягко и тепло, но я раздражаюсь на себя за то, что это мне приятно.

– Э-э, ага, привет.

– Ты звонила только что?

– Да я просто так, даже сама не знаю, зачем позвонила, – мямлю я, чувствуя, как щеки заливает еще более густой румянец.

Он замолкает.

– Ты была у бабушки?

– Как ты узнал?

– Я не знал. – И, помолчав, Гэвин добавляет: – Ты решила ехать в Париж?

– Наверное, – подтверждаю я еле слышно.

– Здорово, – реагирует он мгновенно, как будто ждал именно такого ответа. – Слушай, если нужно помочь в кондитерской, пока ты будешь в отъезде…

Я перебиваю:

– Гэвин, спасибо, это очень любезно, но ничего не получится, без вариантов.

– Почему это?

– Ну, для начала, ты никогда не работал в кондитерской.

– Я хороший ученик, все схватываю на лету. Я улыбаюсь.

– А кроме того, у тебя своя работа.

– Ничего страшного, возьму несколько дней отпуска. Даже если случится что-то непредвиденное, я всегда смогу все уладить после закрытия кондитерской.

Не привыкла я, чтобы обо мне заботились и помогали. Это напрягает, и я не знаю, как себя вести, что ответить.

– Спасибо, – говорю я наконец, – но я никогда тебя об этом не попрошу.

– Хоуп, с тобой все в порядке? – спрашивает Гэвин.

– Да все нормально, – отвечаю я, но точно знаю, что вру.

Еще через неделю, спрашивая себя, не сошла ли я с ума, решаясь на эту поездку, я заказываю билет на рейс компании «Аэр Лингус» из Бостона в Париж, через Дублин – самый дешевый вариант, какой удалось подобрать за такой короткий срок.

Анни в таком восторге от моего решения, что даже согласилась пожить у отца лишние несколько дней. Она, конечно же, просилась со мной во Францию, но вроде бы поняла, когда я объяснила, что денег у меня только на один билет.

– И вообще, Мами же только тебя просила туда съездить, – нехотя признала Анни, изучая носки своих туфель.

– А кроме того, важно, чтобы ты была здесь, рядом с ней, – сказала я дочери.

Я решила выехать вечером в субботу, тогда получится, что в кондитерской меня не будет только три рабочих дня – по понедельникам мы и так всегда закрыты. Все равно эти дни кажутся мне вечностью, особенно когда я вспоминаю о надвигающейся финансовой катастрофе. Неизвестно, когда инвесторы надумают посетить кондитерскую и надумают ли вообще, потому что я так больше и не говорила с Мэттом после того, как отказалась взять у него денег в долг. Конечно, он обижен, но сейчас я просто не в состоянии еще и этим заниматься. Возможно, я совершаю ужасную ошибку, но отменить поездку не могу, категорически.

До отъезда мне предстоит подготовить два серьезных заказа – для двух отелей на побережье, еженедельно делающих у меня закупки. Волей-неволей я согласилась на предложение Гэвина – вместе с Анни отвезти туда выпечку, которую я заранее подготовила и заморозила. Анни останется разморозить заготовки в понедельник перед школой, а после уроков Гэвин вместе с ней доставит все по назначению и потом отвезет девочку к Робу.

Через одиннадцать часов после взлета в Бостоне и спустя какое-то время после промежуточной посадки в Дублине я вижу в окно, как самолет пробивается сквозь плотную перину облаков над парижским небом и, снижаясь, пролетает над городом. Никаких узнаваемых объектов я не замечаю – впрочем, я вскоре увижу их уже с земли, – зато вижу извивающуюся, словно змея, сапфировую ленту реки Сены, заплатки зелени, чередующиеся с порыжелыми кронами деревьев в предместьях города.

«Это родина Мами, когда-то здесь был ее дом», – думаю я, пока мы заходим на посадку. Как это было, наверное, странно: оставить все в прошлом, знать, что никогда сюда не вернешься.

После приземления я мчусь по цилиндрическим стеклянным залам международного аэропорта «Шарль де Голль», прохожу паспортный контроль и становлюсь в очередь на такси – удивляясь, что в Париже это сплошь автомобили класса люкс. Дождавшись своей очереди, я сажусь в «мерседес» и протягиваю водителю адрес отеля, где я забронировала номер. Произнести его название вслух я не решаюсь, боюсь ошибиться.

Проходит минут тридцать, прежде чем нам удается миновать несколько промышленных зон и добраться собственно до пригородов Парижа. Мы проезжаем мимо огромного спортивного комплекса, и я поеживаюсь, внезапно вспомнив прочитанное в Интернете: о массовых арестах в сорок втором, когда тысячи евреев держали на стадионе, прежде чем отправить в концентрационный лагерь. Сомневаюсь, что все это происходило именно здесь – слишком современным выглядит стадион, – но мрачный образ не выходит из головы, пока мой водитель ловко лавирует в потоке машин. Совершив головокружительный поворот налево, к улице Веррери, машина с визгом тормозит у белого здания с большой вывеской: «Отель де Милль Этуаль». Подняв голову, я рассматриваю чугунные балкончики и французские окна на втором этаже и невольно улыбаюсь. Надо же, пока что Париж – в точности такой, каким я его себе представляла. К тому же мне кажется, что улицы, по крайней мере в этом районе, не слишком изменились с прошлого века. Это заставляет меня задуматься о том, не прогуливалась ли когда-то Мами мимо этого самого дома, не любовалась ли этими балкончиками, пытаясь представить себе, что скрывается за легкими занавесями, драпирующими эти самые французские окна. Мне странно, думая о ней, представлять себе девочку чуть постарше Анни.

Заселившись в номер, я быстро принимаю душ, натягиваю джинсы, ботинки на низком каблуке и свитер. Узнав дорогу у служащего отеля, я прохожу пешком несколько кварталов до улицы Жоффруа-Ланье, где, по моим сведениям, расположен мемориал Холокоста.

Париж в октябре свеж и прекрасен. Конечно, я никогда не бывала здесь прежде, так что сравнивать мне не с чем, но сейчас улицы кажутся тихими и спокойными. Старина чудесно сочетается здесь с новым – булыжные мостовые пересекаются с бетонными автострадами, а магазины суперсовременной электроники или модной одежды расположены в зданиях, которым на вид несколько веков. Прожив большую часть жизни в Массачусетсе, я привыкла, что история естественно вплетается в современную жизнь, но здесь это выглядит иначе, отчасти потому, что история тут намного древнее, отчасти потому, что здесь ее гораздо, гораздо больше.