Есть еще много поводов для ностальгии (неприглядный университет, расположенный на месте какой-то армейской части; некогда заросшие лесом склоны холмов, покрытые безымянными жилищными комплексами; обнищавшие скваттеры, захватившие сады с фонтанами и покрытые мозаикой апартаменты заброшенных домов знаменитых семей в старом городе), и желающие поностальгировать, кажется, не устают их находить. Но есть ряд мест, где – по крайней мере на короткое время и до некоторой степени – переосмысленный город можно мысленно отставить в сторону и представить себе, что пересобранный город, возможно, не так уж недостижим. Некоторые из них, конечно, глубоко традиционны – великие мечети, пара зданий братств, один или два ремесленных базара. Другие, однако, являются продуктами более близкого прошлого: Фес, созданный колониализмом и отвоеванный национализмом, здесь столь же культурно консервативен, как и политически радикален. Например, есть Коллеж Мулай-Идриса, где в конце 1985 года посол Японии в Марокко выступил перед anciens élèves140 на их ежегодном собрании с речью о необходимости сохранения наследия, характера и равновесия Феса.

Коллеж Мулай-Идриса (Мулай-Идрис, потомок Пророка, бежавший из Аравии после шиитских войн, предположительно основал Фес в 789 году141) был одним из тех учреждений, которые открывали на некоторых колониальных территориях (Ачимота – на Золотом берегу, президентские колледжи – в Калькутте, Мадрасе и Бомбее), – элитной академией для воспитания избранных, культурных, лояльных школе (и, разумеется, исключительно мужских) кадров из «коренных жителей» с западным образованием, которые могли бы выступать в качестве посредников, в данном случае между высшими кругами Франции и мусульманской цивилизацией. Как и большинство подобных начинаний, марокканское оказалось довольно успешным, хотя, как и в большинстве случаев, посредничество оказалось совсем иным, нежели предполагали инициаторы. Коллеж стал, по выражению одного писателя, «Итоном марокканской политической элиты»142: площадкой для принудительного превращения одной-двух сотен детей знати традиционного Феса в ярых националистов. Сегодня он не только продолжает существовать – немного арабизированный, немного демократизированный – в качестве культурной опоры для социально привилегированных слоев населения, но и его старые выпускники остаются сплоченной и влиятельной группой в городе: «фессцы в квадрате», как они любят говорить.

Коллеж, располагающийся у ворот – до сих пор функционирующих – одного из «буржуазных» жилых кварталов старого города, занимает изящное «неомавританское» здание с инкрустированным потолком, резными деревянными интерьерами, внутренним садом, выложенными плиткой фонтанами, мощеными дорожками, библиотекой с редкими книгами и кондиционируемыми аудиториями. На выступление посла можно было попасть только по приглашению (я оказался там благодаря любезной помощи председателя ассоциации выпускников, ректора факультета литературы в Университете Феса); собралось где-то четыреста человек tout Fès143.

После того как ректор представил японского посла на литературном арабском, посол прочитал на безупречном французском речь о трудности и необходимости сохранения традиционного культурного равновесия. Япония радикально менялась в ходе своей истории. Но, несмотря на это, она сохранила свою уникальность. Китайское влияние на Японию, расцвет Киото, синтез эпохи Токугава, вторжение Запада, восстановление династии Мэйдзи, триумф милитаристов и динамичное экономическое развитие последних сорока лет – все это демонстрирует ценность поддержания (как в хорошие времена, так и в ужасные) баланса между силой перемен и притяжением традиций.

По его словам, между Фесом и Киото есть очень много общего. И там и там лояльность монархии сочетается с народной демократией. Оба города очень традиционны и подвержены сильному западному влиянию. Оба значительно изменили свой образ жизни, сохранив при этом нетронутым свой дух. Оба являются колыбелью цивилизации своей страны. Во время Второй мировой войны американские ученые не допустили бомбардировки Киото, доказав, что люди, которые ценят искусство и религию, историю и знание, которые заботятся о преемственности и древности, могут оказывать положительное, гуманное воздействие даже в самых неблагоприятных условиях. Восстановление Японии после катастрофы, к которой привела милитаристская авантюра, восстановление с нуля, является доказательством того, что ни слепой традиционализм, ни безудержный модернизм сами по себе не могут привести к здоровому обществу и великой цивилизации. Между ними, сказал посол в завершение, должно существовать равновесие, такое, которое стараются поддерживать студенты и выпускники Коллежа Мулай-Идриса даже в самых сложных условиях, в Фесе, этом марокканском Киото.

Японский культурализм и марокканский культурализм, моральное взаимовлияние Азии, Америки, Европы и Магриба, пересобранное прошлое и переосмысленное прошлое, рассыпающееся величие и неразбомбленная история – вихрь образов был головокружительным, ирония сменялась иронией. Одну из них, оставшуюся незамеченной, были способны уловить, вероятно, только посол и я. (Он сам обратил на это внимание, когда мы перекинулись парой слов во время приема перед его выступлением.) Так вышло, что он произнес свою речь в день атаки на Перл-Харбор.

* * *

Что показывают эти обрывочные портреты этнографа в юности… в зрелости… в старости? Они мало что говорят о нем или о людях, которых он «изучал». Различные истории, которые легко извлечь из четырех тысяч страниц торопливых полевых записей и обширных запасов разрозненных воспоминаний, можно было бы упорядочить столь же тщательно, как это было сделано здесь, чтобы создать совершенно иное впечатление. Они показывают, что быть американским антропологом во второй половине двадцатого века в третьем мире (термин, который сегодня уже сам стал антикварным) – означает знать, каково это быть приметой времени.