Некоторые вещи довольно сложно поместить в такую таблицу, поскольку они представляют собой скорее всеобъемлющую реальность, чем конкретные события: стремительное восхождение Японии и массовая трудовая миграция в оправляющуюся Европу, опасная магия нефти и неоднозначные последствия Зеленой революции. И в обоих случаях самой всеобъемлющей реальностью выступает – или, во всяком случае, выступала – холодная война. Но даже поверхностный взгляд на две эти очень схематичные хронологии показывает, что, хотя обе страны являются частью (в большинстве случаев маргинальной) всемирной склоки конкурирующих держав, в этой склоке они совершенно по-разному локализованы. Их международное участие различается в той же мере, в какой различаются их города, их языки, их политика и их религиозные стили.

Марокко, находящееся как в арабском мире, так и на его африканской окраине (оно одновременно является членом Лиги арабских государств и Организации африканского единства), а также культурно связанное с Францией и Испанией, оказалось между радикально различными претендентами на его лояльность. Марокко отправляло войска на арабо-израильские войны в 1967 и 1973 годах, хотя им удавалось прибывать слишком поздно для участия в активных боевых действиях, а также в начале шестидесятых годов входило в состав вооруженных сил ООН, посланных для прекращения гражданской войны в Конго и Заире. Оно поссорилось (вплоть до вооруженного конфликта) с ближайшим соседом, Алжиром, чью длительную борьбу за независимость решительно поддерживало, из-за нечетко проведенной границы между ними. Его внутриполитические проблемы выплеснулись во Францию, когда в Париже в результате заговора между французскими полицейскими и марокканскими солдатами был убит один из ведущих политиков, находящихся в оппозиции трону. А когда после смерти Франко Испания ушла из Западной Сахары, Марокко объявило эту территорию своей и развернуло полномасштабную войну с националистически настроенными сахарцами, которая сразу же изолировала его практически от всех соседей и сделала еще более зависимым от Запада и богатых нефтью королевств Ближнего Востока. К 1980-м годам Марокко, истерзанное войнами и импровизирующее на ходу, стало государством-сателлитом при трех странах: миттерановской Франции, фахдовской Саудовской Аравии и рейгановских Соединенных Штатах.

Индонезия, находящаяся на пересечении между континентальной Азией, Австралией и западной частью Тихого океана, в регионе, столь же культурно пестром, сколь этнически разнообразном, оказалась не столько зажатой между конкурирующими притязаниям соседей на ее национальную лояльность, сколько осажденной практически всеми основными идеологическими силами в мире: коммунизмом, советским и китайским; исламизмом, радикальным и приспособленческим; национализмом третьего мира; японским неомеркантилизмом. Как и у Марокко, у нее было мало времени, чтобы со всем этим разобраться. И, как и Марокко, она не смогла избежать при этом насилия.

Возглавляемая до 1965 года одним из самых ярких персонажей героической фазы революции третьего мира, романтичным и шумным Сукарно, Индонезия входила в международную политику гораздо более бурно, чем Марокко при более спокойном и расчетливом Хасане II. Уже к 1955 году, спустя пять лет после передачи суверенитета, Сукарно стал одним из лидеров третьего мира, собрав первую афро-азиатскую конференцию в Бандунге, куда приехали представители двадцати девяти стран – Чжоу и Неру, Насер и У Ну, Сианук и Мухаммед Али. Продолжение его правления было не менее захватывающим. Была кампания по аннексии Западной Новой Гвинеи. (Захват голландских предприятий, угрозы и имитации военных действий, окончательный успех благодаря посреднической деятельности Роберта Кеннеди и Эллсворта Бункера.) Было противодействие образованию Малайзии, «британскому колониализму в новой форме»: угроза ее «раздавить», выход из ООН, когда ей предоставили место в Совете Безопасности, погром британского посольства в Джакарте. И были «направляемая демократия»146, почти полное господство Коммунистической партии Индонезии и общенародное потрясение, уничтожившее и то и другое.

После того как в 1966 году Сухарто сменил Сукарно, уровень театральности снизился. Конфронтация с Малайзией прекратилась; Индонезия вернулась в ООН; коммунистические лидеры, не уничтоженные в ходе бойни и не отправившиеся в изгнание, были посажены в тюрьму или казнены; на смену бурному афро-азиатскому движению в качестве двигателя региональной дипломатии пришла уравновешенная Ассоциация государств Юго-Восточной Азии; были восстановлены дружеские отношения с Голландией; снова начали поступать иностранная помощь и инвестиции. Но в 1975 году все снова обострилось. Уход Португалии после переворота в Лиссабоне из своей мини-колонии в восточной половине острова Тимор привел к вспышке местного национализма. Для ее подавления была введена индонезийская армия. Это вызвало широкое международное осуждение, особенно со стороны стран третьего мира и по ту сторону железного занавеса; была принята резолюция ООН, требующая вывода войск. Благодаря поддержке США, Японии и Западной Европы бурю удалось пережить, и к 1980 году страна, хоть и сохраняла формальный нейтралитет в холодной войне, столь же явно ориентировалась на Запад, как при Сукарно она ориентировалась на Восток.

Чтобы донести то, что я хочу сказать, нет необходимости углубляться в детали всех этих событий. Полевые исследования в такие времена и в таких местах не свободны от культурного багажа, который ты привозишь с собой, желая вникнуть – без шаблонов и предвзятости – в чужой образ жизни. Они предполагают жизнь в двух историях одновременно.

Одна из этих историй – это знакомая история об антропологе, который считает себя мелким актером на локальной сцене, странным, но безобидным и вдумчивым наблюдателем, разыскивающим подходящие факты. Другая история – это менее знакомая и редко рассказываемая история о его или ее попытках сохранить столь ограниченную и специализированную роль среди течений и встречных течений мировой политики – среди борьбы за гегемонию, широкую или узкую, постоянную или временную. В столь напористых, самоуверенных и порой амбициозных странах, как Индонезия и Марокко, проявления этой борьбы, как должно быть ясно из моих небольших рассказов, обнаруживаются практически повсюду. Спутники, иностранные базы, дипломатические авантюры, международные конференции, миссии по оказанию помощи и культурные обмены не представляют собой что-то внешнее по отношению к тому, что антрополог видит перед собой на Бали или в Ачехе, в Марракеше или на Среднем Атласе; они составной элемент всего этого. Можно попытаться изолировать себя от космополитических проблем и сосредоточить свой интерес на герметичных контекстах. Но проблемы не исчезнут. Контексты взрываются.

В моем словаре147, не самом вместительном, но достаточно объемном, приводится семь определений существительного «дисциплина»: 1) Обучение, которое должно сформировать определенный характер или модель поведения, в особенности способствующую моральному или интеллектуальному совершенствованию. 2) Контролируемое поведение в результате такого обучения. 3) Метод систематического принуждения к послушанию: военная дисциплина. 4) Состояние порядка, основанное на подчинении правилам и вышестоящим. 5) Наказание с целью исправления или обучения. 6) Набор правил или методов, [например] принятых в церковном или монашеском ордене. 7) Отрасль знания или преподавания. Кроме того, приводятся два значения глагола «дисциплинировать» («обучать посредством инструкций и контроля; учить подчиняться правилам или слушаться вышестоящих» и «наказывать или карать»), а также рекомендация «см. синонимы в статьях „учить“, „наказывать“». В Оксфордском словаре английского языка приводится двадцать одно определение (пятнадцать – существительного, шесть – глагола) и обычный набор цитат, наиболее яркая из которых, пожалуй, – цитата из «Троила и Крессиды»: «Да сохранят тебя небеса от наставника, и да не коснется тебя дисциплина»148.