– Да. Но из-за чего? Она знала, кто убил ее шефа?

– Давайте расспросим ее родных. Она жила с родителями?

– Нет. Фламан записал имя ее парня. Они жили вместе на улице… – Полик взял бумагу со стола Верлака и прочел: – Бедаррид, номер семнадцать. Парень работает официантом, зовут его Мишель Гасналь.

– Давайте с ним побеседуем… у них на квартире.

– Понял. Я тогда скажу Фламану, чтобы он договорился сегодня о встрече.

Полик допил кофе, поднял чашку, миниатюрную в его крупных руках, и посмотрел на танцовщиц, опоясывавших чашку по кругу. Их одежды развевались на белом фарфоровом рельефе на кобальтовой синеве фона.

– Это из греческой мифологии? – спросил комиссар.

Верлак улыбнулся:

– Да, это танцующие часы. Любимый узор Веджвуда. Чашки нашей семейной фирмы. Их подавали, когда в парижский офис приходили важные гости. Я лишь сейчас об этом вспомнил.

Бруно Полик улыбнулся. Ему нравились большие старые семьи и истории о них.

– А фирма все еще существует? – спросил он, хотя знал, что уже нет.

– Нет, продали семнадцать лет назад, когда умер мой дед.

Полик отпил кофе и осторожно поставил синюю чашку на блюдце.

– А что это была за фирма, судья?

– Лучше зовите меня Антуаном, Бруно. Мука. Мы владели мельницами.

Комиссар посмотрел на своего начальника, думая о влиянии, о деньгах, стоящих за семьей, владевшей мукомольными мельницами в стране, где обожают – нет, обожествляют – хлеб и выпечку.

– Понимаю. Это объясняет, почему вы такой гурман, – сказал он с улыбкой.

– И обжора, – рассмеялся Верлак. – Важность хорошей еды и качественных ингредиентов вколачивали в нас с младенчества.

– Можно ли спросить, насколько велика была ваша компания?

– Вторая. Она была второй по величине.

– Во Франции? – присвистнул от уважения Полик.

– Нет, Бруно. Второй по величине в мире.

Мадам Жирар дважды постучала в дверь кабинета Верлака.

– Oui! – ответил он.

Она открыла дверь, просунула голову:

– Господин судья, прибыл доктор Джузеппе Роккиа.

– Отлично. Пригласите его войти.

Верлак и Полик встали, когда мадам Жирар ввела в комнату теолога и представила всех друг другу.

– Не хотите ли кофе? – спросила она, остановившись в дверях.

Джузеппе Роккиа поднял руку:

– Я никогда не пью кофе за пределами Италии, но все же спасибо, chére madam[30].

Она улыбнулась и закрыла за собой дверь, а Верлак мог только вообразить, какую гримасу она состроила. Замечание итальянца показалось ему оскорбительным, но мудрым. Когда он ездил с Марин в Италию, к Лигурийскому побережью, то они сразу же после пересечения границы остановились и отметили это событие в баре, наслаждаясь настоящим кофе.

– Вы приехали в Экс сегодня утром? – спросил Верлак у Роккиа.

– Si[31]. Из отеля в Сан-Ремо я выехал в семь утра, чтобы быть здесь к десяти. Самым трудным оказалось найти в этом городе парковку.

К драме поиска парковки Роккиа добавил жест: снял воображаемую пылинку с синих в полосочку брюк, сочетающихся с жилетом и пиджаком. По-французски он говорил отлично, хотя и с густым итальянским акцентом, был загорелым и подкрашивал рыжие волосы – этот человек не хотел стареть. На вид ему было лет шестьдесят пять.

– Сегодня вторник, ярмарочный день, – объяснил Верлак трудности с парковкой.

Роккиа фыркнул:

– Да, я видел цены на ваше оливковое масло, проходя мимо киоска. Это кошмар!

Полик поерзал в кресле и сумел сдержаться, не став напоминать гостю о недавнем скандале в Италии, где дешевое испанское масло разлили по бутылкам и продавали как тосканское. Вместо этого он спросил:

– Когда вы в последний раз видели профессора Жоржа Мута, доктор Роккиа?

– Как я сообщил вашему сотруднику, наша встреча состоялась на теологической конференции в Мюнхене этой весной. Я там был основным докладчиком, – добавил он без необходимости.

– А в университете вы никогда не встречались? – спросил Верлак.

Джузеппе Роккиа посмотрел на Верлака с едва заметным оттенком досады.

– Конечно, где-то раз или два, но в течение семестра у меня не было причин приезжать в Экс. – Он помолчал, потом добавил: – А, понял. Вы интересуетесь, каким образом мое имя всплыло при поиске следующего дуайена? Это просто: я предложил свою кандидатуру, узнав от Жоржа о его планах уйти в отставку.

– А почему Экс? Вы правы, мне действительно это интересно.

– Факультет теологии в Эксе пользуется известностью и в Европе.

Верлак подался вперед:

– Прошу прощения, но я должен задать вам тот же вопрос, который мы задаем всем преподавателям и служащим факультета: где вы были с вечера пятницы до утра субботы?

Роккиа рассмеялся:

– В Перудже, в своей постели, рядом с женой, которая спит рядом уже сорок лет.

– Спасибо. Вы, конечно, понимаете, что ваша жена должна быть готова подтвердить этот факт.

– Это не составит для нее трудности, судья.

– Вы слышали заявление профессора Мута о том, что он отменяет свою отставку?

– Нет, – ответил Роккиа. – Анни Леонетти мне позвонила в субботу утром, чтобы сообщить – почему, не знаю. Мы никогда не были настолько дружны. Позже в тот же день Бернар Родье рассказал мне об убийстве Жоржа.

– Благодарю вас, – сказал Верлак. – Последний вопрос, и прошу прощения, что не по теме. Я собираюсь на Рождество съездить в Умбрию… там туристов меньше, чем в Тоскане. Вы могли бы порекомендовать хороший ресторан в Перудже?

– За углом от площади Четвертого ноября есть хорошая траттория. Могу для вас записать название, но, как правило, рестораны в сельской местности лучше.

Верлак передал теологу лист бумаги и ручку.

– Мой друг рекомендовал какой-то ресторан совсем рядом со старым городом, здание шестидесятых годов, при отеле.

Роккиа будто хотел что-то сказать, но передумал.

– Нет. Не знаю ничего похожего, извините.

– Это я, наверное, перепутал Перуджу с каким-то другим городом. Орвието, может быть. – Верлак встал, Роккиа и Полик последовали его примеру, пожали друг другу руки. Судья спросил: – Вы будете в Эксе в ближайшие дни?