Натали закрыла глаза, сдерживая слезы, которые чуть не полились. Она ожидала, что ощутит руку Симоны на своем плече, что ее заключат в объятия.

– Не понимаю, – сказала Симона, качая головой. – Ты что… лишаешься своего дара?

Натали выпрямилась. Желание поплакать исчезло, как затушенный огонек.

– Я не лишаюсь, а делаю выбор. За каждым взлетом следует падение, разве ты этого не видишь?

Симона кивнула, но ощущение было такое, будто она над ней насмехается, вместо того чтобы попробовать понять. Симона в последнее время часто над ней посмеивалась.

– А теперь еще и память? – Натали скрестила руки. – Это довольно большая жертва, и ради чего?

– Потому что у тебя есть возможность помочь.

– Этого мы не знаем. Пока это никому не помогло. Не то чтобы я распутала это дело. Коврики и столики не помогут его распутать.

– Мы знали, что это будет нелегко. – Симона понизила голос и тронула Натали пальцами за запястье. – Это даже показали карты Таро. Помнишь Повешенного? Самопожертвование, смена образа мыслей?

Натали вырвала свое запястье из пальцев Симоны.

– Это всего лишь карты Таро, Симона. Развлечение для гостиной. Только то, что карты указали на самопожертвование, не значит, что я должна просто так принять потерю собственного рассудка.

– Я так никогда не говорила! – голос Симоны повысился так резко, что две женщины прервали разговор. Они посмотрели на них, перед тем как возобновить беседу.

– Не этими словами. – Натали скрестила руки. – Звучит так, будто я должна делать то, что говорят карты, чувствовать так, как они велят мне чувствовать.

– Я не это имела в виду, – сказала Симона, закатывая глаза.

«Ненавижу, когда она закатывает глаза».

– А что тогда ты имела в виду?

– Если позволишь мне закончить предложение, то я скажу. – Симона театрально вскинула руки.

– Необязательно все приукрашивать, – сказала Натали, пародируя жест Симоны. – Просто скажи уже, что ты хочешь сказать.

Симона скрипнула зубами.

– Прекрати меня перебивать – И СКАЖУ.

Одна из глядящих на них женщин что-то шепнула второй.

– Occupez-vous de vous oignons[10], – огрызнулась Натали. Она редко говорила людям не совать нос не в свое дело, но женщины это заслужили. Она подождала, пока они отвернутся, и только тогда продолжила. – Я больше не буду перебивать тебя, Симона. Пожалуйста, объясни мне, во что ты там хочешь меня заставить поверить.

Симона перевела взгляд с экспозиции на Натали.

– Эта ужасающая серия преступлений. Ты имеешь возможность что-то изменить. Мало кто может; они просто ходят в морг поглазеть и поболтать потом об этом. Не думаю, что тебе стоит так легко отказываться от этого дара.

– Легко! – Натали недобро ухмыльнулась. – НИЧЕГО в этом нет легкого.

– Я и не говорила, что есть! – Симона закатила глаза.

Опять.

– Куда делась рациональная Натали? – продолжила Симона. – Сначала ты хочешь преследовать эксцентричного человека с крысой по всему городу, а теперь вкладываешь слова в мои уста и споришь со мной. Почему ты так себя ведешь?

«Он угрожал мне!» – вот что Натали хотела сказать, но не сказала. Не смогла. Она пообещала, что не скажет.

Натали молча покачала головой. Если она заговорит, то расплачется. Она точно не хотела демонстрировать это. Экспонатами были восковые фигуры, а не ее страхи.

Натали выбежала из зала, каблуки ее стучали по полу зло и решительно. Симона следовала за ней, зал за залом, пока они не добежали до выхода, и всю дорогу болтала что-то про «упорство», «особый дар», «судьбу», и уйму других фраз, которые громоздились одна на другую.

«Почему я?»

– Почему я? ПОЧЕМУ Я?

– Не смотри на это так.

– Не указывай мне, как на это смотреть! – Все тело Натали пылало от ярости, негодования, а также страха, в котором она не хотела себе признаваться. – Я не могу так жить. И НЕ БУДУ так жить. Я не могу рассказать никому, кроме тебя, об этом странном проклятье, неспособна заставить его исчезнуть или притвориться, что его нет, – она закрыла глаза и вздохнула. – И не в состоянии перестать знать то, что уже знаю.

– Я понимаю, но…

– Non![11] – Натали выплюнула это слово будто яд. – Ты не привела бы меня сюда, думая, что это меня «впечатлит», если бы понимала. Ты не понимаешь. НИКТО не понимает. В том-то и дело. Я не знаю, может, моя сумасшедшая тетя могла бы. Но это не имеет значения. Я в ловушке. В ловушке!

Симона прикусила губу, и надолго, прежде чем заговорить снова, спокойным тоном:

– Ты не в ловушке. Мы можем…

– Прекрати. Просто прекрати, – Натали подняла руку. Она надеялась, что Симона не заметит дрожи. – Не «мы». С тобой я тоже больше не могу.

– Что? Что ты хочешь сказать?

Натали ответила тем, что толкнула дверь и выбежала на тротуар.

Симона наверняка побежит за ней. Она была уверена.

Но Симона не побежала.

«Ну и хорошо. Она все равно только ради приключения в это ввязалась. И чтобы впечатлить Луи. И чтобы предсказания карт Таро сбылись».

Взор Натали застили слезы. К счастью, ноги ее знали дорогу, так что это было неважно.

Натали пока не хотела идти домой.

Она бродила, не зная, куда хочет пойти. Стоя рядом с какими-то испанскими туристами, она заметила у них карту. Ее взгляд упал на то место, куда они указывали, – Булонский лес.

Идеальное место – парк, где она сможет побыть одна среди людей и провести этот жаркий день. Она была там незадолго до переезда Симоны, необычайно теплым апрелем. Они вдвоем провели там день, растянувшись на пледе и поедая фрукты и пирожные «Мадлен», наблюдая за людьми. Придумывали про каждого молодого человека, проходившего мимо, какая у него могла быть любовная история.

Казалось, что это было сто лет назад.

Она направилась к ближайшей остановке трамвая и успела вскочить в него; ее злость утихала, пока трамвай катился по рельсам. Ей пришлось еще дважды пересесть на другой трамвай, чтобы добраться до Булонского леса, и хотя людей там было полно, она все же ощутила умиротворение, ступив на траву.

У каждого дерева кто-то сидел: парочки, семьи и одиночки растянулись практически в каждом пятнышке тени. Натали прогуливалась, пока не увидела, как женщина с маленьким сыном собрались и освободили как раз подходящее местечко в тени.