Поменялись и «проказы», которые устраивала Сонька. Знавшая немецкий и французский, женщина все чаще выдавала себя за богатую иностранную аристократку. Вместе с мужем она снимала номер в одной из дорогих одесских гостиниц. Здесь они присматривались к постояльцам, выделяя богатых одиночек. Моше мастерски добывал ключи от комнат и готовил дубликаты. Если ключ добыть не удавалось, он вскрывал двери одной из немалого набора отмычек.

Пока постояльцы предавались ночным развлечениям, на которые была так богата Одесса, Сонька в войлочных тапочках и свободном домашнем платье тихонько пробиралась в гостиничный номер и обчищала его. Конечно, постоянная опасность не могла не щекотать нервы — но в этом тоже была своя прелесть.

— Когда вор крадется по комнате, — как-то разоткровенничалась Соня, — сердце его так отчаянно стучит, что может разорваться в любой момент. Если в эту минуту скрипнет дверь, ты можешь умереть, потерять сознание… Но если ты выдержишь и выйдешь из этой адовой темноты, где сердце бьется громче, чем церковные колокола, то глоток воды покажется холодным шампанским… А любовь пронзает тело, как тысячи ледяных игл.

К опасности, как к наркотику, человек привыкает быстро. Но как наркоману постоянно хочется увеличивать дозу, так и постоянная опасность заставляет рисковать снова и снова.

Если Соне все-таки случалось разбудить никуда не ушедшего вечером постояльца, она делала вид, что не замечает его, и начинала раздеваться. Оставшись почти без одежды и, конечно, очаровав, она наконец «замечала» хозяина номера и имитировала невероятное смущение. Прекрасная незнакомка краснела, говорила «гутен морген» и, приятно и мило грассируя, объясняла, что, кажется, ошиблась номером.

Незнакомка «очень боялась ревнивого мужа» и просила, чтобы эта неудобная история осталась «только, сударь, между нами». Постоялец, конечно, соглашался. Да и кто бы не согласился, увидев у себя в номере весьма неодетую красавицу, к тому же аристократических европейских кровей? Постояльцу, конечно, приходилось успокаивать даму и проявлять заботу — настолько, насколько это позволяли такт и рамки приличия в одесских гостиницах высшего класса.

Чуть позже, осчастливленный неожиданным подарком судьбы, постоялец засыпал от пережитого и выпитого, зачастую и не без помощи Сони. Компенсировав неудобства, княгиня, камер-фрейлина, но чаще все-таки баронесса покидала номер — с ценностями, часами и вещами счастливого любовника. Соня старалась никогда не уходить из номера с пустыми руками.

— Кто из нас, — задумчиво говорила Соня, — не мечтает встретить у порога карету с белокурым принцем? Ну, или полураздетую, смущенную, слегка грассирующую субтильную высокородную княгиню? Я просто выполняла заветную мечту мужчин…

Но что же бумажник, часы, богатый сюртук?.. Да эти вещи-то были не такой уж большой ценой за абсолютное счастье, пришедшее в эту ночь прямо в номер к счастливчику. Ведь некоторые готовы были бы отдать жизнь за ночь с княгиней. Жизнь, а не какой-то там пусть и золотой, но просто брегет… Оно и верно — зачем счастливому деньги?

За ночь Соня могла безнаказанно обчистить несколько номеров и скрыться, как это было в гостинице «Лондонская». Но все же предпочитала вариант с неодетой аристократкой. Соня признавалась, что для столь деликатной аферы выбирала постояльцев посимпатичнее. Поэтому афера и называлась «Гутен морген» — «Прекрасное начало дня»…

Увы, таков был век: у красивой и умной девушки, по сути, было всего два пути — или в куртизанки, или в актрисы. Соне, если уж по большому счету, удалось совмещать эти два непростых амплуа.

* * *

Наконец коляска остановилась у дома. Здесь они с мужем жили уже не первый год. За исключением времени, когда отправлялись в доходное странствие по железной дороге или в не менее доходные «круизы» по гостиницам.

Небольшие комнатки окружали уютную гостиную. Отдельный коридорчик вел в кухню и роскошную ванную комнату — видевшая в своей жизни немало лишений Сонька не могла жить без горячей ванны по утрам.

Дама остановилась у зеркала и наконец сняла шляпку с густой вуалью. Следом на столик у зеркала отправились перчатки. Дама несколько раз сжала кулаки, потом чуть размяла пальцы и процедила сквозь зубы:

— Жара… перчатки. Правила хорошего тона, чтоб их… Хотя уж для тебя-то, матушка, вещь нужная…

— Матушка, Софья Леонидовна! — в прихожую почти вбежала горничная.

— Что, Устя? Что случилась? Моше дурно?

— Нет-с, с господином все хорошо. Он велел мне вас тут дожидаться… Городовые у нас… Да сам пристав пожаловал. Обыск учинить грозятся, по комнатам так и шныряют, так и рыщут…

Устя была милая девочка, которую неведомо какой ветер занес в Одессу из далекого города, Каменск-Уральского. После суровых зим девушка долго не могла привыкнуть к теплой и сырой январской Одессе. Соню она обожала — та в свое время не позволила ей отправиться на улицу Глухую, сделала и горничной, и конфиденткой, и экономкой. Однако научиться более или менее спокойно относиться к визитам полиции Устя еще не успела. Каждый раз ей казалось, что уж теперь-то ее умницу хозяйку обязательно упекут в острог.

Конечно, от тюрьмы, да от сумы… Частенько дома Сонька хранила плоды своих успешных «проказ». Вот как и сейчас — рядом с прихожей, в потайном ящичке старого комода, занимающего всю кладовку, лежали два изумительной красоты ожерелья — с бриллиантами и темно-зелеными новомодными бразильскими изумрудами. Сонька даже подумывала оставить изумруды себе — уж слишком они не похожи были на все, что носили светские дамы… Да и мода, с этим согласится каждый, для любой женщины штука очень важная.

Сонька замерла у зеркала. Минута, может чуть больше, и до кладовки доберутся ретивые полицейские, перевернут все вверх дном и, конечно, найдут спрятанное. Что же делать?

Она открыла тот самый ящичек и осторожно извлекла драгоценности, в который уж раз порадовавшись, что не польстилась на богатые твердые бархатные футляры. Теперь-то побрякушки хоть в карман можно положить, хоть за корсаж спрятать… Но ежели учинят обыск, то могут и до личного досмотра опуститься… А если в тот карман спрятать? Нет, не дело — да и не так просто до него добраться…

Хотя… Можно же и в самом деле спрятать в карман. Да вот только не свой! Ужо, господин пристав! Сам пришел — самому и краснеть придется!

Соня спокойно вошла в гостиную, в которой и впрямь, кроме Моше, увидела еще троих: господина пристава — высокого статного усача весьма зрелых лет (и пусть до пенсии приставу оставались год или два, держался он прямо и вел себя достойно) и двоих городовых, которые почему-то Соньке напомнили охотничьих собак, только и ждущих, чтобы их спустили со сворки.

— Ну вот и хозяйка дома пожаловала, — пристав встал и подошел к Соньке. — Имеется донесение, уважаемая Софья Лейбовна, что в доме у вас хранятся немалые сокровища, к тому же вам не принадлежащие. А также имеется предписание, выданное господином градоначальником, эти сокровища найти и изъять. Надеюсь, вы пойдете навстречу полиции и сами отдадите все.