Сглатываю. Сажусь на подлокотник дивана. Некоторое время сижу так, наблюдая за собственным сыном. Впитывая в себя каждую его черточку… Только сейчас понимаю, как они похожи с Милкой. Маленькой дочерью моего брата-близнеца. Поначалу это не бросается в глаза совершенно. Дамир — крупный мальчик, Милашка — крохотная, в мать, девочка. Но, блин, они реально похожи! Вот так сюрприз.

— Эй, сынок, я видел на въезде сюда конюшню… Мама сказала, что ты крутой наездник. И я тут подумал, что ты мог бы захотеть прокатиться на лошади.

Дамир молчит. Олеся поднимает на меня полный страдания взгляд и включается в игру:

— А я в окошке видела овечек. Хочешь посмотреть?

Мальчик качает головой, переворачивается на живот и задом ловко соскакивает с дивана.

— Я лучше прокачусь на лошадке.

Стараясь не показать своих чувств, я ободряюще киваю сыну и медленно-медленно выдыхаю. Не знаю, когда теперь я смогу дышать нормально.

Олеся

Я — ходячее несчастье. Идиотка… Все, за что бы я ни бралась в этой жизни — обречено на провал, и не понятно только одно — зачем я каждый раз рву жилы, осознавая, чем все закончится. Ничего у меня не получается. Ни-че-го. Ни в спорте, ни в любви, ни в жизни. Все не так, как у нормальных людей.

В биатлоне я была очень меткой. Но моя скорость оставляла желать лучшего. Тренер, посмеиваясь, говорил, что меня тянет назад моя огромная задница. А потом жадно мял ее руками и нашептывал всякую грязь на ухо… И я верила ему. Отказывалась от еды, доводя себя до полного истощения. Как морального, так и физического. Вряд ли в таком состоянии можно было говорить о медалях, но я была маленькой глупенькой девочкой, которая не видела в своей жизни ничего, кроме спорта. У меня не было никакой поддержки. А мой жизненный опыт не позволял разобраться с ситуацией самостоятельно. Я принимала все, что мне говорили, за чистую монету. И просто сжирала себя. Моя самооценка падала все ниже и ниже, точно так же, как и результаты, которые я показывала на соревнованиях. В какой-то момент я решила, что больше так не могу. И сделала величайшую глупость в своей жизни, которой не имела права распоряжаться.

Дело было на сборах. Не знаю, как так получилось, что в спортивном лагере вместе со сборной по биатлону очутились борцы. Но когда я попыталась покончить со всем этим дерьмом, спас меня один из этих крепких, не слишком разговорчивых ребят. Гурам… Что и говорить, в нашем с ним знакомстве не было ничего романтичного. Ведь именно он, ругаясь, на чем свет стоит, снимал меня с окна. Именно он неуклюже утешал меня и гладил по волосам, когда со мной случилась истерика. Именно ему я первому рассказала обо всем, что со мной происходило. И именно он за меня отомстил, переломав в темной подворотне руки и ноги моему тренеру… Впрочем, было уже поздно. Я решила не возвращаться в спорт. Можно было попробовать себя в стрельбе, но я… перегорела, сломалась. Меньше всего мне хотелось соревноваться и дальше. Пожалуй, лишь об этом в то непростое время я могла судить с полной уверенностью, а вот что касается всего остального… Боже, какой растерянной и напуганной я была! После ухода из спорта у меня ничего не осталось. Ни профессии, ни образования, ни каких-либо перспектив. Поэтому, когда Гурам предложил мне пожениться и взять на себя все заботы обо мне, я согласилась. Пусть я не любила его той любовью, о которой пишут в глупых книжках, нас связывало что-то гораздо большее. Да и в постели с ним было приятнее, чем с тем, о ком я старалась не вспоминать. Да, приятнее. Но и только. В большом сексе, как и во всем другом, я тоже не сумела реализоваться. Наверное поэтому, когда Гурам загулял, я восприняла это как неизбежность. И решила сосредоточиться на другом… Материнстве.

— Мама, мама, смотри! Это называется рысь!

Перевожу взгляд на восторженную мордашку сына и чуть сильней стискиваю ладони. Есть что-то дикое, первобытное в картинке, открывающейся моему взгляду… То, что заставляет мое сердце биться чаще. В отличие от Мирзы, Тимур взбирается в седло сам и только потом усаживает Дамира перед собою. Они так похожи — отец и сын. Так невыносимо похожи. Может быть, если бы я набралась смелости рассказать Тимуру о своей жизни, он бы сумел понять меня… Но, о чем говорить, если я никогда не решусь на это? Да и он вряд ли станет слушать… Очень похоже, что я опять облажалась по полной.

— Ты большой молодец! — перекрикиваю свистящий в ушах ветер. Дамир самодовольно задирает нос и улыбается, мол, ну, еще бы, это же я! Он так похож на отца и в этом совершенно неприкрытом, абсолютно бессовестном самодовольстве, что невольно я улыбаюсь.

Тимур пускает лошадь галопом, и Дамир визжит от восторга, в то время как моя улыбка медленно гаснет.

— Мама, мама! Мы летим!

Прибавляю шагу, но, конечно, мне их не догнать.

— Тимур, достаточно! Тимур! — кричу я, опасаясь, как бы наша прогулка не закончилась плохо. Конь рвет вперед намного быстрее, чем хромаю я, а ветер, будто специально, относит мои крики далеко-далеко. Останавливаюсь, понимая, как глупо за ними бежать. Прикладываю ладонь к сердцу, которое колотится так, будто вот-вот вывалится из груди прямо на сочную, только пробившуюся из-под голой земли траву. Наконец, Тимур разворачивается на небольшом пятачке и уже чуть медленнее ведет коня обратно. Не в силах оставаться на месте, я выдвигаюсь им навстречу.

— Ты совсем спятил?! Он мог вывалиться… Мог шею свернуть… — шиплю я, вынимая сопротивляющегося сына из седла.

— Ничего подобного не произошло бы.

— Ты не можешь этого гарантировать! Не смей вытворять такое с моим сыном!

— Если ты забыла, он и мой сын тоже. И я не позволю тебе растить его неженкой.

Тимур спешивается, грациозно соскакивая с коня. От огромной, разгоряченной бегом туши волнами расходится тепло и легкий аромат мускуса и навоза.

— Я ращу его неженкой?! Вот, значит, как ты думаешь?

Тимур берет огромного жеребца под уздцы и вскидывает на меня взгляд темных холодных глаз:

— Это не имеет значения. Теперь его воспитанием буду заниматься я. Так что парень вырастет нормальным мужиком. Будь уверена.

Я молчу только потому, что Дамир, сидящий у меня на руках, начинает беспокоиться. Он с тревогой поглядывает то на меня, то на отца. Мне все еще непривычно воспринимать Тимура в этой роли. А ведь ко всему прочему он еще и мой… муж. До сих пор не могу в это поверить. Не знаю, зачем ему это понадобилось, ведь и без всяких формальностей ясно, что я в его власти. Так уже было в моей жизни. Зависимость от мужчины всегда выходила мне боком. А ведь у этих мужчин не было повода меня ненавидеть. Даже страшно представить, что меня ждет теперь…

— Ты несправедлив, — шепчу я. А Тимур обжигает меня презрительным взглядом и дальше шагает молча.

Что ж… Он прав. Не мне вести разговоры о порядочности.

После катания на лошадях мы с Дамиром зависаем на детской площадке, а Тимур бродит поблизости, повиснув на телефоне, и то и дело бросает на нас с сыном хмурые взгляды. Как я успела понять по тем скудным обрывкам разговора, наш отпуск Тимур не планировал. Это было спонтанное решение. И я бы многое отдала, чтобы узнать, чем оно вызвано. В этих горах, чтобы он ни говорил, мне один черт тревожно. Больше всего я хочу уехать отсюда как можно скорее. Мои нервы не выдерживают напряжения. Страх становится моим вторым я. Превращает меня в параноика. В момент, когда Тимур пропадает из виду, меня настигает паника.