– Он в порядке? – тяжело дыша, спросила Хелен. – С Себи все в порядке?

Уже после осмотра и УЗИ на двадцатой неделе срока мы знали, что родится мальчик. Мы не из тех пар, кто способен ждать. Мы хотели придумать для него толику личности и дать ему имя. Казалось, мы уже его знаем.

– С ним все будет хорошо. Ты такая молодец. Я так тебя люблю, – шептал я, улыбаясь от уха до уха.

Она тоже улыбнулась и, обняв меня за шею, притянула поближе к себе.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она, и тут акушерка принесла и вручила нам нашего сына.

Я пришел к выводу, что водоворот событий, сопутствующий появлению на свет новорожденного, немного сродни водовороту, когда кто-то умирает. Есть начальный период истерии: все приходят вас навестить, в доме всегда полно народу, люди вечно спрашивают, нужно ли что-нибудь сделать (да, пожалуйста, приберитесь, заварите чай и купите продукты, очень мило с вашей стороны). Родные приносят цветы и открытки, и в доме восхитительно пахнет. Повсюду воздушные шары, плюшевые мишки, и на кухне уйма всякой выпечки. Это по-своему чудесно… но это не реальная жизнь. Этот период длится около недели, потом активность идет на спад, и вы понимаете, что вот это – реальная жизнь. И тогда обнаруживаешь, что справляться придется самостоятельно.

Внезапно вас всего трое.

По нашему когда-то опрятному дому словно пронесся торнадо, разбросав всевозможные детские принадлежности. Раньше Хелен всегда была безукоризненно опрятна. Но когда примешивается младенец, выбирать не приходится. Не успеешь оглянуться, как ваш дом словно поле после бомбежки и ты понятия не имеешь, как это произошло. Все время нужно уйму всего стирать, мы перебиваемся едой из микроволновки, не спим, мы одеваемся и принимаем душ. Как такое вообще возможно? Младенец же крошечный. КРОШЕЧНЫЙ! Я души в нем не чаю, но как один маленький человек способен так изменить жизнь?

Но по-настоящему реальность взяла свое, когда после отпуска по уходу я снова вышел на работу. Ничто не способно подготовить тебя к уровню вымотанности, до которого ты дойдешь. Ты понимаешь, что ходишь по краю, когда триумфом считаешь, если урвал три часа непрерывного сна. В каком-то смысле это превращает тебя в монстра. На работе ты спишь с открытыми глазами.

Потом начинаются ссоры. Наиболее частая и взрывная – на заезженную, классическую тему «У кого работа труднее? У работающего папы или у мамы в декрете?» Самая трудная работа была у меня, потому что мне приходилось работать с недосыпом. Но у Хелен самая тяжелая работа была потому, что она утратила свою личность, свое положение в обществе, и я хотя бы могу одеться и весь день общаться с людьми. Это – битва, которую никто и никогда не выигрывает. Мы оба страдаем.

Секс прекратился; впрочем, тут ничего удивительного: я был настолько вымотан, что не мог даже о нем думать. Но и близость тоже исчезла, а это было печально. Думаю, мы были так поглощены ребенком, что пренебрегали друг другом… и самими собой. Например, я настраивался провести вечер на диване с Хелен, когда Себ уже спал в своей плетеной детской кроватке, приносил ей стакан вина и обнимал за плечи, а она стряхивала мою руку, говоря, что ей просто хочется толики личного пространства. Справедливо, наверное, учитывая, что большую часть времени она проводила с младенцем, практически прилепленным к ее телу. Но мне хотелось восстановить с ней отношения после… нее.

После Нее.

Последний раз, когда я был со Стеф, действительно был последним. Я принял решение. О беременности Хелен я узнал через неделю после свидания со Стефани, а значит, когда мы виделись, моя жена уже была беременна. Я тогда принял верное решение положить всему конец. Я должен был стать отцом, и я не мог и впредь поступать так с Хелен. Я люблю ее, и меня захлестывало чувство вины всякий раз, когда я на нее смотрел, само сознание того, что я сделал, было невыносимо. От вины у меня начались приступы паники. Я не мог спать. По ночам лежал с открытыми глазами, пытаясь во всем разобраться. Я решил, что лучше всего будет просто блокировать мысли о Стефани. Просто выбросить ее из головы.

И потому я всего себя вложил в семейную жизнь, в мой брак, в Хелен и ребенка. Отвлекая себя разными делами, я так часто старался поступить правильно, улавливать ее потребности, быть лучшим на свете мужем… обожающим отцом. Я принял решение и твердо намеревался его придерживаться.

Мы с Хелен были командой… так я, во всяком случае, думал.

Спустя восемь месяцев после последнего свидания со Стефани стоял жаркий июнь. Себи исполнился месяц, и он большую часть суток спал. Но он был самым восхитительным созданием на свете.

Хелен устроила так, что мы поехали на пикник с ее коллегами, который устраивали в парке. Потребовалось сложнейшее планирование, чтобы хотя бы выехать из дома больше чем на четыре часа (включая сорокапятиминутную дорогу туда и обратно). Подгузники, бутылки, грелки для бутылок, пятьсот запасных смен одежды, чепчики, пляжные зонтики, одеяла, детские игрушки, детские салфетки, соски, конверты… Когда мы выехали, багажник был забит практически под завязку. Послушайте, это же нелепо. Поразительно нелепо. Себи плакал всю дорогу туда, чем довел до стресса нас обоих. В салоне было жарко, машины еле ползли, сам воздух в салоне словно бы накалялся от того, что мы с Хелен всю дорогу пререкались.

«В машине слишком жарко», «Открой окно», «Его надо покормить», «Нет, не надо», «Выключи кондиционер», «Дай ему соску», «Приглуши радио», «Ты слишком гонишь» – вся поездка сущий стресс. К тому времени, когда мы прибыли на праздник среднего класса национального наследия – «Пикник плюшевых мишек» (один только вход стоил двадцать фунтов), нам уже хотелось убить друг друга.

Весь парк был увешан пастельными флагами и воздушными шариками. Шарики покачивались на ветру, подманивая младенцев, которые тянулись их схватить. Все друзья Хелен обогнали нас по части родительского опыта. Мы – новички. Они проводят большую часть времени, болтая о потомстве, главным образом о том, насколько их чада развитые и каких вех в развитии достигли на месяцы раньше положенного. Нам нечего привнести в разговор, остается только делать изумленные лица и – в моем случае – стараться не выдать скуку. Я бы лучше посидел дома с Хелен и Себом, но я знаю, как она любит такие мероприятия.

Все растянулись на траве, и каждый распаковывает коробки и корзины с привезенной снедью. Как же сильно отличаются нынешние пикники от тех, какие устраивали, когда я был ребенком! Я когда-то любил настоящие пикники с сухомяткой на побережье или в парке: сидишь на траве, поглощаешь отсыревшие булки с сосисками и раздавленные сэндвичи с ветчиной на (господи упаси!) белом хлебе, потом жадно набрасываешься на чипсы из пачки с Космогонщиком и шоколадные батончики «Трио». Запиваешь все – разумеется! – сладкой шипучкой. Есть все это всегда было приятнее на открытом воздухе. После мама суетилась, собирая мусор.

Сегодня – сплошь морковные палочки, ржаная пита, хумус, ломтики огурца (серьезно, ну какой ребенок с удовольствием ест ломтики огурца?) и смузи – и все в военном порядке разложено по отделениям в лотках с притирающимися крышками. Я глазам не могу поверить. Я едва-едва заставляю себя одеться и преодолеть хотя бы еще день, а у этих людей есть время, чтобы вырезать фигурки из огурцов и помидоров для своих трехлеток.