– Но ведь ее действительно лечить надо, – сказала Елена Олеговна.

– Надо. Но вариантов два. Либо Бехтеревка платная с условием, что с ней в палате будет лежать кто-то из членов семьи, потому что обслуживать сумасшедших старух некому, либо в интернат для таких же… Навсегда!.. Можешь не приходить туда – не навещать своего человека, – а можешь приходить, если захочешь… Можно – иногда… Они выбрали второй вариант. Мы всё об этом деле узнали. Все подробности.

– Может, там всё же лечат? Может, есть хорошие интернаты?.. Надо поискать…

– Поищи.

– Я не знаю, где… Я просто предлагаю…

– А то, что горят дома престарелых, тебя никак не колышет? И пишут, и говорят об этом…

– Ну, да, сообщают… Но это же не правило, а исключительные случаи…

– А я думаю, что сжигают стариков, как мусор… Короче! Прикидывали мы так и эдак, и получается, что лучше всего – оставаться ей здесь. Сковырнется, скажем, в лесу у какого-нибудь дерева, ее обязательно лесник найдет. Он у нас хороший, внимательный.

– А вдруг не найдет?

– Обязательно найдет! Он даже Настеньку нашел!

– Это старушка в капюшоне? Которая молчит или поет? Правильно?

– Много наподсматривала, а главного не увидела.

– А что такое?!

– Не старуха она.

– А кто?! Старик?! – решила пошутить Елена Олеговна.

– Очень смешно!.. Но сейчас тебе не до смеха будет… Настенька – девушка молодая…

– Что?!?!

– Да, да. Одевается и ходит как старуха, лицо прячет… Это верно. На самом деле ей… Не знаю точно, сколько ей лет… Может двадцать, может двадцать пять… Она же не говорит…

– А почему? Петь же может!

– Не хочет говорить. В этом-то весь и секрет…

– Расскажите про нее!

– История не из приятных… Обходил Василий лес и услышал будто бы стонет кто-то. Сначала подумал, что показалось, потом прислушался и понял, что правда… Пошел на стон и вдруг увидел девушку… почти голую, всю в синяках и в крови. Была она по-садистски перетянута ремнями и верёвками, кое-где проткнута длинными иголками и спицами. И к дереву привязана.

– Господи! Да что же это такое?!

– Кровь на ней засохла уже… Наверное, не один день в таком состоянии в лесу провела. Василий привез её к нам. Мы помыли её, одели во всё чистое. Она не сопротивлялась. Как тряпка была. Уснула сразу. Два дня проспала. Мы даже думали, что не проснется. Но проснулась. Потом еще два дня сидела и смотрела в одну точку. На вопросы не отвечала… Милиция приходила, спрашивала про бандитов. Молчала. Врач пришел – хотел посмотреть. Она в комок на кровати свернулась и не дала себя осмотреть. Мы поначалу тоже решили, что она немая… Но потом… Она вдруг запела!

– Непонятно…

– Загадка…

– Да, Ульяна… Человек – вообще загадка… А дальше что?

– Понемножку стала отходить. Дала себя по голове погладить. А теперь я её глажу, а она прижимается. Даже Нинку не боится. Иногда улыбается на некоторые Нинкины высказывания.

– Если она не говорит, то как вы её имя узнали?

– Да сами назвали. У нас она – Настенька. Ей подходит…

– Да! Сколько удивительного в вашей жизни!

– В каждой жизни все удивительно…

– А как вы вообще сюда попали?

– Благодаря Марии.

– О! Я как раз хотела спросить! Со мной несколько лет назад тут случилась история… Как-то я заплутала в лесу. Уж и отчаялась найти тропинку к дому, как вдруг повстречалась с Марией. И она была не одна, а с лосем и собакой.

– Что тут удивительного?! Она часто в лес ходит.

– Да, конечно. Но собаку эту я не видела больше никогда.

– А лося видела?

– Лося, конечно, тоже не видела. Но он-то понятно, лесной житель, в деревню не ходит. А собака-то куда делась?

– Это не собака. Это волк. Он тоже в лесу живет. И тоже сюда не ходит. Это она к нему ходит… в лес. И не только к нему. Но и к лосям, лисам и прочей живности. Они к ней тоже льнут, как к родной…

– Вот это да! Неужели такое возможно?! Кто она?

– Одинокая питерская старуха.

– И как она, эта «одинокая питерская старуха», помогла вам попасть сюда?

– Тут история двойная… Не очень понятно, кто кого сюда привез. То ли я ее, то ли она меня…

– Давно её знаете?

– Теперь кажется, что давно, а перед приездом сюда… Тогда только познакомились. Дело так было. Приметила я в метро одну старушку. Стоит каждый раз в переходе, но руку не протягивает. Просто стоит. И каждый раз, как я еду от сына или к сыну, ее там вижу. Однажды не выдержала, подошла к ней и спрашиваю:

– Ты чего тут стоишь?

– Разве я мешаю?

– Я не об этом. Вот ты стоишь, а руку не протягиваешь. Вроде, как и не просишь ничего. Для чего стоишь?

– Здесь люди, – отвечает. – Мне с ними хорошо. А они, бывает, взглянут на меня, быстро подойдут, сунут мне в карман или в руку денежку какую-нибудь и бегут дальше. Таким образом, у меня к вечеру не меньше пятидесяти рублей есть…

И добавила:

– Хорошие у нас люди.

Я с ней согласилась:

– Да, – говорю, – хорошие… А ты почему…

Не успела я задать вопрос, как она сама стала рассказывать о себе:

– Я недавно стала попрашайкой. Сейчас время такое… Работу мою закрыли, с комнатой обманули…

– А ты судилась?

– Пыталась.

– И что?

– Ничего. «Сами, – говорят, – виноваты. Привыкли всё на государство сваливать…»

Я и предложила:

– Иди ко мне жить.

Она руками замахала:

– Что вы, что вы?! У меня есть… где быть…

– И где?

– У нас очень хороший подвал. Теплый.

– Так ты там не одна, что ли?

– Нас трое. Дворник там хороший. Миша. Узбек. Не гонит нас…

– Иди ты в жопу!

– Я давно там.

– И там тебе, как я понимаю, тоже хорошо… Помочь-то я чем могу?

– Нет, наверное… Вы же не волшебница.

– Откуда ты знаешь? Говори.

Старуха засмеялась:

– У меня есть, конечно, заветное желание, но оно неисполнимо…

– Омолодить я тебя не смогу, мужиком сделать – тоже… А так… Давай – рассказывай. Послушаем твое желание.

– Вы – серьёзно? – спрашивает.

– Серьёзнее не бывает.

– Тогда слушайте. В детстве, до войны, я жила в одном райском уголке… Летом жили там, а на зиму уезжали в Ленинград. И войну там пережили. И я очень скучаю по всему тому, что там было. И местом этим просто брежу. Хоть бы съездить туда перед смертью!