– Да, в индустриальный колледж.

– Значит, это правда. Вот уж два года прошло, но Миха ни разу сюда не приезжал. Думаю, и не приедет больше. Он теперь для Антиповых отрезанный ломоть. Наташа сначала сильно переживала по этому поводу, а потом смирилась. Христианский долг она выполнила, не позволила родному племяннику по детским домам скитаться, приличного человека из него воспитала. Миха ведь не курил, алкоголем не злоупотреблял, матом почти что не ругался, а то, что Польку не полюбил, так это не вина его. Сердцу-то не прикажешь, это я по себе знаю. Вот вашу Машу встретил...

– Да-а, – протянула я, сказать мне на это особенно нечего было.

– А ваши-то родители не будут против, чтобы Маша вышла замуж за Мишу?

– Скажу прямо, я думаю, что сначала они будут от этого не в большом восторге, но если их правильно подготовить, то согласятся, – ответила я. – К тому же Маша у нас уже почти самостоятельная – институт в этом году закончила, на работу собиралась устроиться, а тут вот взяла и слетела с тормозов... Да еще родители неожиданно из-за границы возвращаются...

– Н-да, молодежь нынче творит, что хочет. К родителям не больно прислушивается. Мои вон детки тоже в город подались, в институтах учатся и работают вечерами. Я их нечасто вижу, а уж если бы не родные были, то точно бы сюда не вернулись.

– Скажите, Люба, а родной отец Миши жив?

– Павел-то? Нет, лет десять уж как помер, спился. Туда ему и дорога, от такого сына отказался... Балбес!

Я узнала от Любы все, что могла узнать, поэтому пришло время попрощаться с ней.

Увы, Маши и Миши в Калиновке не оказалось, и вряд ли, учитывая семейные передряги Антиповых, они собирались сюда заезжать. Но тем не менее я не считала свою поездку в эту деревеньку пустой тратой времени. Мне стало известно, что Миха, как и его рыжая подружка, тоже воспитывался в приемной семье. Теперь-то стало понятно, почему эти двое так быстро нашли общий язык, хотя были из разных социальных групп. Он – учащийся колледжа, деревенский парень, она – дочка бизнесменов с высшим университетским образованием. Они оба считали себя чем-то обделенными в этой жизни. Что касается Миши, то так оно и было, не слишком его жаловали Антиповы, не слишком. А вот Маша чем была недовольна, непонятно. Барановы ее холили и лелеяли, ни в чем ей не отказывали, даже карточку заблокировать отказались.

Как только я вспоминала про пластиковую карту, мне становилось как-то нехорошо. Маша собиралась потратить большую сумму на благотворительность. С одной стороны, это, конечно, похвально, но с другой стороны – шло вразрез с моими задачами. Мне ведь надо максимально сохранить баланс на той карточке.

Передо мною снова встал вопрос – куда направиться дальше в поисках Барановой? Так, что еще говорила Маша своей соседке по койке? Про любовников Киры Леонидовны и Семена Петровича? Если она решила поведать об этом совершенно незнакомой женщине, значит, взаимные супружеские измены родителей ее сильно волновали. Это обстоятельство я никак не могла прокомментировать. Оно не имело никакого отношения к моему расследованию.

Так, а что же еще? Машке казалось, что она была игрушкой в руках родителей. Это утверждение было, на мой взгляд, дискуссионным. Лично мне со стороны казалось, что Барановы превратились в марионеток дочери, исполняя всякое ее желание. Но возможно, я чего-то не знала. Вот, к примеру, «Спиртпром» на Одесской... Что же там все-таки произошло? Не замешан ли в подпольном изготовлении водки Семен Петрович?

Я решила позвонить Кирьянову и поинтересоваться, как продвигается это расследование. Как ни странно, но в чистом поле была хорошая связь. Кирьянов ответил практически сразу:

– Алло!

– Володя, привет! Что у тебя с алкогольным делом? – спросила я без всяких предисловий.

– Ты знаешь, все не так просто оказалось, – признался Кирьянов. – Документов практически никаких не обнаружили, ни учредительных, ни бухгалтерских, а люди, которых мы взяли, по этому делу молчат. Единственное, что нам удалось выяснить, так это то, что фирма оформлена на некоего Пегина, но он пешка пешкой. Восьмидесятилетний старикашка со вставной челюстью и слуховым аппаратом, ветеран войны, куча орденов и медалей. Мы его допрашивать стали, а он нам китель со всем этим хозяйством из шкафа достал и принялся речь толкать о том, как он Родину, не щадя своей жизни, защищал. И ведь так говорит, будто сорок пятый год сейчас на дворе! Короче, давить мы на него не стали. У дедушки явно уже старческий маразм. Кто-то подставил ветерана, но кто, мы пока не знаем. А у тебя как дела? Нашла беглецов?

– Стыдно признаться, нашла и упустила. Вот теперь гоняюсь за ними по всей Тарасовской области, но, может быть, придется даже расширить поиск.

– Таня, мне кажется, что все документы у этой парочки. Во всяком случае, мои фигуранты так говорят.

– У меня тоже есть такие подозрения. Более того, не исключено, что за ними из Тарасова «хвост» увязался.

– Какие у тебя основания так думать?

Я вкратце рассказала Кирьянову про аварию на мосту и кочуринскую больницу.

– Да, возможно, ты права. Я попробую потрясти своих фигурантов насчет Степанченко. Танечка, ну и ты подсуетись, пожалуйста, надо найти эту парочку, и побыстрее.

Киря попросил меня об этом так жалобно, будто я сама не была заинтересована в скорейшем возвращении Маши Барановой домой. Нет, иногда, в очень редких случаях, можно затягивать расследование, ведь оплата моих услуг повременная. Но это был не тот случай. Беглянка тратила деньги со счета на пластиковой карте.

– Хорошо, Володя, я постараюсь.

Мы еще немного поговорили с Кирьяновым, и я отключилась. Единственное, что я могла предпринять, так это поехать в тот город, где находился детский дом, из которого Барановы взяли Машу. Этот маршрут был в какой-то степени предсказуемым, а потому маловероятным, но зато в этом же направлении.

Приехав в город, я первым делом узнала, где находится детский дом. Мне сказали, что он по-прежнему, как и двадцать с лишним лет назад, располагается на улице имени Клары Цеткин. Туда я и поехала. Здание детского дома произвело на меня самое грустное впечатление, несмотря на то что оно было памятником архитектуры ХIX века. Так было написано на мраморной табличке, а еще там говорилось, что оно находится под охраной государства. В этом я усомнилась – от естественного разрушения его точно никто не охранял. Из-за аварийного состояния этого строения рядом с ним даже стоять страшно было. Нетрудно было догадаться, что было внутри. Скорее всего детдомовцы жили в самых ужасных условиях.

Я не ошиблась, уже интерьер вестибюля говорил о том, что ремонта там не делали много-много лет. От лепнины на потолке остались лишь отдельные фрагменты, которые следовало поскорее убрать, чтобы они не обрушились кому-нибудь на голову. Потрескавшиеся стены, выкрашенные в темно-синий, почти черный цвет, откровенно пугали, поскольку рождали самые мрачные ассоциации. На полу был вытертый и латаный-перелатаный линолеум, причем на первой же заплатке я и споткнулась.