Клебер: «30 тыс. чел. по-прежнему собраны в Газе, и великий визирь направляется туда из Дамаска. На прошлой неделе он прислал нам солдата 25-й полубригады, захваченного в плен близ Эль-Ариша. Показав тому весь свой лагерь, он поручил ему рассказать товарищам, что видел, и передать их генералу, чтобы тот трепетал. Это, похоже, свидетельствует или об уверенности великого визиря в своих силах, или о его желании пойти на сближение».

Бонапарт: «Капудан-паша не находился в Яффе, армия великого визиря еще не вошла в Сирию, не было и 30 тыс. чел. в Газе. Русская и английская армии не собирались атаковать Египет.

Это письмо полно лживых утверждений. Полагали, что Наполеон не доберется до Франции. Было принято решение эвакуироваться из страны, и это письмо должно было послужить оправданием эвакуации, поскольку пришло в Париж 12 января. Генерал Бертье представил его Первому консулу. Оно сопровождалось рапортом и счетами казначея Дора, кассира Эстева и 28 докладами полковников и командующих артиллерией, пе- хотой, кавалерией, дромадерами и т. д. Все эти сводки, которые были проанализированы в военном министерстве, содержали сведения, противоречившие утверждениям главнокомандующего».

К сожалению, «лживыми утверждениями» изобилует именно комментарий Бонапарта. И тут тоже он ссылается на рапорт казначея Дора в доказательство собственной правоты, хотя, как мы видели выше, этот документ на самом деле полностью подтверждал сказанное Клебером.

Клебер: «Что касается меня, то мне невозможно собрать больше 5 тыс. чел., которые в состоянии участвовать в кампании. Несмотря на это, я испытаю фортуну, если не смогу выиграть время переговорами. Джаззар отозвал свои войска из Газы и приказал им вернуться в Акру».

Я не привожу здесь последнюю часть комментария Бонапарта, чтобы не забегать раньше времени вперед: она содержит краткое изложение тех событий, о которых подробно будет рассказано в этой книге. Тем не менее в свое время мы об этом тексте Бонапарта еще поговорим. Пока же лишь констатируем, что, несмотря на горячее желание Бонапарта опровергнуть Клебера, чье послание Директории звучало как обвинительный акт против предшественника, сделать это корсиканцу явно не удалось. Проверяя весомость аргументации каждого из участников затянувшегося на годы спора, мы убедились, что, несмотря на отдельные преувеличения, в целом письмо Клебера достаточно точно отражало положение Восточной армии на тот момент. И это положение требовало от нового главнокомандующего самых решительных шагов, чтобы избежать неуклонно приближающейся катастрофы.

Неутешительные выводы, к которым пришел Клебер, анализируя положение Восточной армии, заставили его поспешить с мирными инициативами в развитие дипломатического демарша Бонапарта, направившего 18 июля 1799 г. письмо великому визирю. Ситуация для французов ухудшалась с каждым днем, поэтому Клебер не стал терять времени, дожидаясь ответа Юсуф-паши на послание предшественника, а сам 21 сентября написал великому визирю в Дамаск, о чем, как мы видели, и сообщил затем Директории.

Развивая линию, намеченную в инструкциях Бонапарта, Клебер пытался убедить адресата, что у французов и в мыслях не было отнять Египет у султана, а заняли они его временно, мол, лишь во имя мира и справедливости:

«Придя в Египет, французы не имели иной цели, кроме как заставить англичан убояться за свои владения в Индии и за свою торговлю и тем самым склонить их к миру. В то же время французы мстили за многочисленные обиды, полученные ими от мамлюков, и освободили Египет от их власти, вернув султану возможность полноценного обладания этой прекрасной страной, которую он в течение целого века не мог реально считать своей провинцией, ибо не получал от нее никакого дохода».

Ссылаясь в подтверждение «благих» намерений французов на то, что они сохранили прежнюю систему управления Египтом и широко использовали должностных лиц из числа местных жителей и османов, Клебер изображал шедшие на протяжении года военные действия между Восточной армией и турками чередой досадных инцидентов, вызванных взаимным недопониманием:

«Несмотря на объявление войны Блистательной Портой, французы продолжали придерживаться по отношению к ней открытого и лояльного поведения. Вопреки своему желанию и своим интересам они были вынуждены сражаться в Сирии и при Абукире с напавшими на них армиями, но и после этих побед, и в ходе войны ничто не уменьшало того уважения и того чувства восхищения, которое они выказывали к османам, понимая абсурдность такой войны и будучи убеждены, что нужно как можно скорей прийти к согласию» .

Подобное «недопонимание», по заверению Клебера, тоже было лишь следствием рокового стечения обстоятельств. Накануне экспедиции французы, готовившие свое предприятие в секрете от англичан и боявшиеся утечки информации, не сообщили Порте, что направляются в Египет исключительно ради ее же собственного блага. А затем уже англичане потопили французский флот при Абукире, из-за чего Бонапарт лишился возможности объясниться с османскими «друзьями» и те попали под влияние общих врагов и Франции, и Порты. Желанное для французов замирение Клебер пытался представить едва ли не как акт милости с их стороны, продиктованный жалостью к своему бывшему союзнику, «обманутому» их общими врагами:

«Нужно, чтобы Ваше превосходительство обрел славу, заключив мир; это самая большая услуга, которую он может оказать своей стране. Французы не боятся ни своих врагов, ни их числа, не боятся они также и войны: за десять лет они дали тому немало подтверждений. Но вести войну против Блистательной Порты - это для них все равно как если бы вести войну против самих себя. Нам приходится оплакивать даже наши победы, ибо они ослабляют ваши армии, с которыми нам вскоре придется объединить силы, чтобы сражаться против ваших истинных врагов» .

«Истинными» же врагами турок Клебер, как и его предшественник на посту главнокомандующего, считал их нынешних союзников.

В целом содержание письма Клебера по сути совпадает с тем, что ранее писал визирю Бонапарт. Небольшие расхождения возникают только при определении общих параметров мирного договора. Бонапарт, заявляя о том, что французы не собирались отнимать Египет у Порты, уклонился, однако, от подтверждения принадлежности в текущий момент этой страны султану, возможно, чтобы сохранить пространство для дальнейшего торга. Клебер же действует более прямолинейно и, вероятно, желая продемонстрировать туркам свою добрую волю к переговорам, сразу расставляет в этом вопросе точки над і:

«Переговоры об этом мире будут простыми и легкими. Между двумя нациями нет каких-либо спорных вопросов. Вопрос о Египте не стоит: Египет по-прежнему ваш, причем даже больше, чем когда-либо, так как мамлюки в нем больше не правят и править не будут».

В заключение новый французский главнокомандующий пригласил великого визиря прислать к нему своего полномочного представителя для переговоров о взаимовыгодном мире между двумя странами. Делая такое предложение, Клебер явно выходил за рамки обсуждения судьбы одного лишь Египта и пытался самовольно присвоить себе полномочия вести от имени всей Французской республики переговоры о заключении мира между двумя странами, как, впрочем, это ранее сделал и Бонапарт, когда подписал в 1797 г. с Австрией мирный договор в Леобене.